Книга Страсти и скорби Жозефины Богарне, страница 174. Автор книги Сандра Галланд

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Страсти и скорби Жозефины Богарне»

Cтраница 174

— Дамы, — возгласил он, — рад вас видеть! — Актер нервно стащил перчатки и взъерошил растопыренными пальцами ненапудренные волосы. — Как вам понравилось?

— Отлично! — захлопала я в ладоши. — Мадам Кампан, что скажете? Разве не совершенное явление?

— Внушительное, — согласилась мадам Кампан. — Но перчатки снимать не стоило.

Я уговорила Тальма выпить с нами по стаканчику шабли. Мы обменялись новостями, почерпнутыми в разных салонах, впечатлениями от спектаклей, восторгами по поводу его юной протеже, мадемуазель Жорж. Мятущийся, непостоянный актер признался нам, что опасается, как бы она его не подвела:

— Сама еще ребенок, а уже должна играть Клитемнестру! Что она знает о материнских чувствах? Боже мой! Я не переживу этот дебют.

Вскоре Бонапарт позвал к себе Тальма, да и мадам Кампан откланялась. Я проводила ее через лабиринт коридоров до самой кареты. Возвращаясь мимо кабинета Бонапарта, я услышала истошный крик. Сбежались гвардейцы, распахнули двери кабинета, — и перед ними предстали два удивленных человека: Бонапарт стоял в трех футах от Тальма, который, как кинжал, занес над головой крупное птичье перо.

— Что там еще? — спросил Бонапарт, оборачиваясь.

Я перевела взгляд на Тальма, снова на мужа:

— Судя по крику, тут кого-то убивали?

Тальма рассмеялся.

— Я же говорил: подумайте о сценической карьере, первый консул.

Бонапарт застенчиво показал мне зажатые в руке бумаги: роль в пьесе.

— Я тут помогаю Тальма репетировать сцену убийства, — объяснил он.


20 ноября, Сен-Клу

Всю неделю беседовала с претендентами на должности прислуги. Уже без сил, но на завтра остается еще несколько человек.

В сердце между тем поют ангелы. Сегодня приходила Гортензия с младенцем, и мы с Бонапартом долго ворковали, несли чепуху и строили гримасы, наблюдая реакцию озадаченного малыша.

— Видите? — сказал Бонапарт, когда малыш сморщил личико. — Он меня узнает.

Я счастлива быть бабушкой.


23 ноября, незадолго до полудня

Бонапарт одобрил мой выбор фрейлин (увы, кроме герцогини д’Эгийон). [134] Мадам Люке, мадам Копон дель Льор и мадам Лористон будут отчитываться посменно, а приступят к обязанностям через несколько недель. А Клари Ремюза уже служит у меня. Одним из казначеев Бонапарта станет ее муж, что избавит семью от денежных затруднений.


27 ноября

Клари Ремюза, ее муж и дети вчера переехали в покои Сен-Клу. Она сообразительна, культурна и, кажется, охотно будет помогать. Мне, конечно, потребуется помощь.


29 ноября, Сен-Клу, прохладно

— Я забрала в городе посылку для вас, мадам, — объявила Клари, стоя в дверях и пытаясь снять капюшон своего плаща.

— Я так рада, что вы здесь, — сказала я, улыбаясь двум сыновьям моей фрейлины, щеки которых покраснели от ветра. — Мне нужен ваш совет.

Пролистав книгу о греческих статуях, я пыталась теперь добиться, чтобы моя шаль ниспадала в точности, как на одной из иллюстраций.

— Нас задержали на улице Сент-Оноре. — Клари передала младшего ребенка няне. — Видели бы вы очередь за билетами у «Театра Франсэ»! Даже в полдень ни конца, ни края не видно.

— Одну даму ушибли, и туда приехала полиция, — держась за материнскую юбку, добавил ее старший сын Шарль. Исключительно серьезный мальчик, весьма смышленый для своих пяти лет.

— О боже! — сказала я, делая вид, что хочу приложить руки к щекам. Мне воспрещалось прикасаться к лицу: гражданин Изабе, учитель Гортензии по живописи, самолично занимался моим гримом и раз за разом создавал настоящее произведение искусства.

— К приезду мадемуазель Жорж там собрались журналисты, — продолжала Клари. — Эту девочку теперь называют Венерой Парижа! Неужели ей всего пятнадцать?


В театр мы с Бонапартом приехали уже после шести.

— Ни единого свободного кресла, — шепнул театральный распорядитель, провожая нас в ложу.

— А теперь да начнется представление! — возвестил он с низким поклоном под одобрительный шум публики.

Я поискала в зале знакомые лица; кивнула министру Талейрану, второму и третьему консулам, Камбасересу и Лебрену. В третьем ярусе, сзади, в одиночестве сидел Фуше.

— Все ваши здесь, — прошептала я Бонапарту. Каролина и Иоахим (в розовом), Элиза и Феликс. — И бедняжка Жозеф тоже, — заметила я. Впрочем, он пришел без Жюли. — Ах, это ваша матушка! — Я помахала, но никто не ответил.

Под конец первого действия публика заволновалась. Все ждали появления мадемуазель Жорж, которой предстояло выйти на сцену только во втором акте. Поэтому, когда занавес раздвинулся, поклонники громко захлопали; долгожданный момент настал, и на сцену прошествовала Клитемнестра. Она прекрасна — и высока ростом, — но с наших мест, расположенных рядом со сценой, было видно, что бедная девочка дрожит.

— Боже мой, Бонапарт, она не в силах заговорить, — прошептала я.

По счастью, одобрительный гул зала придал актрисе смелости, и она стала произносить свои реплики — отчасти безжизненно и без огня, присущего великим мастерам сцены.

В третьем действии в зале послышались шиканье и свист; кажется, на передних скамьях. У меня сердце запрыгало от беспокойства. Постепенно недовольные стали вести себя все более шумно и, наконец, в пятом действии заглушили всю — довольно длинную — реплику мадемуазель Жорж. Тут партер разразился криками, зрители принялись размахивать тростями и зонтами, а кое-кто даже подрался.

Бедная мадемуазель Жорж, запинаясь, вымолвила еще несколько реплик. Вид у нее был такой, будто она вот-вот упадет в обморок.

— Мужайтесь, Жорж! — выкрикнул кто-то, и после этого ее голос окреп, а публика притихла. Под занавес театр разразился восторженными криками.


1 декабря, Сен-Клу, ранний вечер

Тальма принял горделивую позу, молитвенно поднял взор к небу, отвел плечи назад.

— Даже Жоффруа, этого безмозглого критика, впечатлило мастерское выступление моей протеже, — сказал он, сложил руки на груди и опустил глаза долу, склонив благородное чело.

— Браво! — в восторге захлопала в ладоши Клари. Знаменитый театральный критик, недавно ополчившись против Тальма, назвал его «квакером от драмы». Открытую актером школу сценического искусства, по мнению Жоффруа, следует разогнать за отступление от классических канонов.

— Удивительно! — воскликнула я, подозревая, что Тальма неспроста набивается на комплименты в свой адрес. Мадемуазель Жорж, безусловно, прекрасна, но судя по монотонности и медлительности произносимых на сцене реплик, едва ли талантлива. И ей всего пятнадцать! — Надо послать ей поздравления, Бонапарт.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация