Темнота меня успокоила.
— Сюда, — услышала я голос мсье де Богарне. Внизу кто-то закашлялся.
Я ощупью пробралась к кровати и наткнулась на вытянутую руку.
— Вы напугали меня, — сказала я.
— Виноват, — сказал он, откидывая одеяло. — Надо было оставить свечу гореть.
Я проскользнула под одеяло, протянув ноги к теплой грелке в изножье кровати. Что бы такое сказать? Да и надо ли говорить? Я должна была думать о замужестве, но мысли вдруг разбежались. Я сосредоточилась на больном зубе: вдруг придется его удалить? Неужели Мими права и у меня в зубах завелись черви? Если так, можно ли позволить мсье де Богарне меня целовать?
— О чем вы думаете? — спросил мсье де Богарне, поворачиваясь ко мне.
Глаза постепенно привыкали к темноте. Я увидела очертания головы и плеча; он был без ночного колпака.
— Ни о чем. — Теперь я думала о том, что утром, чтобы избавиться от зубной боли, придется прополоскать рот мочой. От одной этой мысли мне стало нехорошо, но только так можно надеяться сохранить зуб… — А вы о чем думаете? — спросила я.
— О странном положении, в каком мы оказались. Ведь мы едва знаем друг друга, — не вполне внятно произнес он.
Я издала тихий смешок.
— Может быть, вам угодно подождать? — сказал он.
— Да, пожалуй, — пробормотала я и подумала: «Это ли он хотел от меня услышать?»
В это время из-за облаков вышла луна, и в комнате стало светлее. Я увидела его глаза, тонкие, презрительно изогнутые губы, аристократический нос. Это мой муж — человек, которому меня предназначил Бог. Я познакомилась с ним полтора месяца назад и вот теперь стала его женой.
— Может быть, позволите вас поцеловать? — сказал он.
— Да, конечно… — У меня в волосах расстегнулась заколка и теперь колола кожу.
Мсье де Богарне придвинулся ко мне, заслоняя окно головой, и я больше не видела его черт. Он положил руку мне на плечо. Запахло бренди и сигарным дымом. Прикоснувшись своими губами к моим, он отстранился.
«И это все?» — подумала я. Может быть, я что-то сделала не так?
— Совсем забыл, — сказал он, потянулся назад и открыл шкафчик, стоявший у кровати. — Тетушка Дезире не хочет, чтобы на простыне осталось пятно, — сказал он, подавая мне сложенную ткань.
Что мне с ней делать?
— Положите под… ну, понимаете?
Под зад?
Он лег рядом и стал возиться с застежками моей ночной сорочки.
— Не возражаете? — спросил он.
— Хотите, чтобы я это сняла? — Самой мне не хотелось бы.
Он поцеловал меня в нос, и я подумала: «Он что, промахнулся мимо губ?» Его рука скользнула к моей груди, а губы прильнули к моим. Он просунул руку под подол сорочки и нашел холодными пальцами место между ног. Я вскрикнула от удивления. Он все целовал меня. Я кожей бедра ощущала его горячую мужественность. Задрав подол моей сорочки до пояса, он взгромоздился сверху, раздвинув мне ноги, и потыкал ею так и эдак. Я лежала неподвижно и не знала, что мне следует делать. Потом почувствовала острую боль. Я вскрикнула и попыталась вырваться, но он крепко держал меня. Затем он вошел в меня.
Лежа на мне, он целовал мои мокрые щеки, стонал и ритмично двигался, входя в меня и выходя. Как долго это может продолжаться? Я старалась не плакать, но было больно. Затем он вдруг крепко прижал меня к себе и с громким стоном замер.
Что это с ним? С ним случился удар? Он умер?
— Вам плохо? — прошептала я. Кряхтя, он скатился с меня и притих рядом.
Вскоре он захрапел. Перед моим мысленным взором возникло улыбающееся лицо Уильяма. «Из тебя получится красивая королева», — сказал он мне тогда.
По щекам на подушку бежали слезы. Теперь я стала женщиной?
1 января 1780 года, Новый год, Париж
Решила каждое утро ходить к мессе. Хочу стать хорошей женой. Я просила в этом Божьей помощи, ибо мсье де Богарне все чаще морщится, как от боли.
— Что я такого сделала? — спросила я тетушку Дезире. — В чем причина?
— Причина, — сказала она, поправляя мое произношение, — в том, что ты по-прежнему проглатываешь «р», Роза.
Тетушка Дезире составила список слов, которые я должна повторять каждый вечер для упражнения. Я стараюсь принимать ее замечания беспрекословно, ибо знаю, что именно в этом мое предназначение: подчиняться без возражений, стать мадам виконтессой, превосходной во всех отношениях женой.
13 января
Мсье де Богарне целый день разучивает танцевальные па, глядя на себя в большое зеркало. Его пригласили на бал королевы в Версаль… а меня — нет.
— Почему? — спросила я отца и тетушку Дезире. — Почему я не могу тоже поехать?
— Ты не представлена ко двору, Роза, — сказал отец.
— Александр тоже.
[27]
— Но Александр — лучший танцор в Париже, — возразила мне тетушка Дезире. — Это большая честь, Роза. Тебе следует порадоваться за мужа.
Воскресенье, 23 января
Мсье де Богарне вернулся из Версаля. Он танцевал с самой королевой!
Тетушка Дезире, казалось, вот-вот упадет в обморок.
— Александр, скажи нам правду: ты не танцевал с королевой!
Как выяснилось, все же танцевал — четверть полонеза.
— Она прикасалась к твоей перчатке? — дрожа от волнения, спросила тетушка. — К этой самой?
— Трепещите, мадам: я благословляю вас. — Элегантно поведя рукой, мсье де Богарне дотронулся кончиками пальцев до плеча тетушки Дезире.
Мы собрались в передней гостиной, чтобы выслушать его рассказ. Мсье де Богарне отметил, что королева грациозна, хотя теперь, став матерью, она не танцует много, позволяя себе лишь несколько кадрилей или один-два тура новомодного танца колонн-англез
[28] за вечер. Король же, танцуя, не имеет права поворачиваться к королеве спиной, из-за чего безнадежно путает фигуры и не держит темпа музыки.
Мсье де Богарне подтвердил, что королева — искушенная хозяйка балов; у нее для каждого найдется словечко, и она не позволяет молодым людям весь вечер стоять по углам, обсуждая лошадей и дуэли.
Он так много нам рассказал, что всего и не вспомнить: о накрахмаленных воротниках швейцарских гвардейцев и их спаниелях; о стеклянной двери, до того прозрачной, что ее не видно вовсе; о комнате, в которой служанки-швеи приводят в порядок нуждающиеся в починке платья дам; о пожарных, стоящих наготове с ведрами воды и большими губками…
