Мне предписано принимать это как должное. Я — жена победителя.
21 ноября 1805 года, Париж
Дорогая мама, без тебя и императора Париж в унынии. Луи со своим полком сейчас на северном побережье, на случай нападения Англии. Я одна со своими ангелочками, но ненадолго. Моя дорогая подруга, мадемуазель Адель Оге, согласилась стать моей горничной и приступит к своим обязанностям на следующей неделе. Можешь себе представить, как я этому рада!
Читаем в «Монитёр» имена раненых. Луи интересуют сведения о его адъютанте, мсье Флао. Он был ранен под Ламбахом. Не знаешь ли о нем?
Маленький Наполеон шлет привет. Он очень мил с Пети, который только начинает ползать. Оба болели простудой, но быстро поправляются. Мое здоровье с каждым днем все лучше. Принимаю твои тонизирующие, не беспокойся.
Твоя любящая дочь, княгиня Гортензия
Р. S. Прилагаю отчет об известном тебе несчастье в Испании: захвачено двадцать кораблей.
[152]
Однако победы императора в Германии смягчают горечь этого поражения.
Люди говорят, все наше везение — с ним. Еще говорят, что ты, мама, — его удача.
4 декабря, постоялый двор по дороге в Мюнхен
Карлсруэ, Штутгарт, Ульм, Аугсбург. Куда ни поеду, повсюду разбрасываю подарки: табакерки из черного дерева, выполненные эмалью миниатюры, драгоценные камни всех размеров и оттенков. Чувствую себя феей-крестной, и мне это нравится.
5 декабря, Мюнхен, идет снег, жуткий мороз
Наконец-то я в Мюнхене — в королевском дворце, который здесь называется «резиденцией». Это веселый и интересный край. Женщины здесь носят на головах целые кипы цветов с перьями и кусочками шифона, закрепляя все это множеством мелких, украшенных алмазами заколок. Никаких красок и румян для лица, никакого испанского красного! Многие носят корсеты с громоздкими обручами. Их кареты очень похожи на наши почтовые и необычайно широки, чтобы в них могли помещаться дамы с широкими юбками, — но это все равно непросто. Клячи на которых нельзя смотреть без сожаления, запрягают в кареты веревочной упряжью. В связи с этим завернуть за угол, конечно, сложно.
Резиденция больше похожа на целый город, чем на дворец. Сколько в ней дворов — семь? Есть восемь галерей и даже, как мне сказали, музей. Это целый лабиринт, где каждая анфилада комнат оформлена по-своему: в стиле эпохи Возрождения или барокко. Моя — роскошь в стиле рококо. Нас приветствовали как королевских особ. Что ж, это мы и есть, напоминаю я себе. Однако, прохаживаясь по этим старинным залам, увешанным портретами знаменитых предков владельцев резиденции, живших сотни лет назад, я все равно чувствую себя выскочкой.
Завтра начнутся приемы. Мне не терпится познакомиться с королем Максимилианом, отцом принцессы Августы.
6 декабря, Мюнхен
— Пожалуйста, зовите меня Максом, — сказал король Максимилиан на безупречном французском. — Меня все так зовут, даже мои слуги, — весело рассмеялся он.
Очаровательный человек! Высокий, красивый, с благородным лицом (несмотря на рыжие волосы), крепкий для своего возраста, — ему, на мой взгляд, лет пятьдесят. О своей дочери говорит осторожно:
— Она согласится, я почти уверен.
— А разве она еще не дала согласия?
— Я же не могу ее принуждать! — всплеснул руками Макс.
С тех пор я, расспросив кое-кого, выяснила, что принцесса Августа отказалась расторгнуть помолвку с принцем Карлом. К этому ее поощряет мачеха. Кроме того, говорят, что тетя принцессы и ее гувернантка — противницы брака с Эженом.
Это меня очень беспокоит. Завтра я приглашена на ужин с королем Максом и его семьей. Я уже выложила подарки, послала за ювелиром. Меня будет сопровождать Шастули: фамилия Ларошфуко вызовет почтение. Мы договорились, что она будет развлекать наших хозяев рассказами о том, какой замечательный наездник мой красавец Эжен, как он хорош на охоте и как умело правит Италией. Я бы рассказала, как Эжен любит детей, как он нежен и добр, но, боюсь, они это не одобрят. Шастули будет восхвалять моего сына, а я — умеренно протестовать в случае чего. Таков план битвы.
8 декабря
Боже мой, до чего же Августа хороша! Высокая (я, естественно, упомянула, что и Эжен высок), красивая без всяких там румян. Ей семнадцать лет, грациозной фигурой она напоминает мне Гортензию. Прекрасный цвет лица, большие темные глаза, мягкий взгляд. Застенчива. О боже, я так и увидела своих внуков у нее на руках!
Но вдобавок Августа еще и верна. Ей нравится ее коротышка-кузен, и она отказывается расторгнуть помолвку с ним. Значит, своевольна, ибо противится отцовской воле.
Без даты
— Ха! Сначала надо убедить этих трех женщин, ваше величество, — не унывала Шастули.
Эти три: мачеха («мадам Твердое Лицо», как зовет ее Шастули), гувернантка («мадам Жирное Лицо») и тетка («мадам Старое Лицо»).
— Шастули, вы жестоки, — рассмеялась я.
14 фримера,
[153] Аустерлиц
Заключил перемирие. Победа при Аустерлице — самая красивая из моих побед. Сорок пять знамен, более ста пятидесяти пушек и тридцать тысяч пленных; кроме того, двадцать тысяч убитых — жуткое зрелище! Царь Александр в отчаянии. Он не продемонстрировал ни таланта, ни отваги.
[154]
Мир наконец возвращается на континент. Будем уповать на то, что и все прочие земли отныне заживут в мире.
Прощайте, мой нежный друг. Как я мечтаю обнять Вас!
Н.
31 декабря, раннее утро, нет еще и девяти часов утра
Бонапарт приехал вчера незадолго до полуночи — замерзший, усталый и в бешенстве: брачный контракт все еще не подписан.
«Но Августа никак не соглашается, Бонапарт!» — только этим я и могла оправдаться.
В тот же день, половина пятого пополудни
— Посылаю за Эженом, — объявил Бонапарт.
— Она дала согласие?
Ну наконец-то!
— При соблюдении двух условий: я должен усыновить Эжена и ему отойдет по наследству итальянский трон.
