— Не волнуйся, они поедут в карете мадемуазель Аврильо, — сказала Гортензия, взяв меня за руку. — Вместе с канарейками, — с улыбкой добавила она.
Слуги выстроились в передней. Когда я спустилась туда, все мы заплакали, рыдания эхом отдавались от мраморных стен. Я ничего не видела от слез и не сделала бы ни шагу более, если бы Гортензия не тянула меня вперед.
— О господи! — сказала она, едва ступив за дверь. Во дворе, под холодным зимним дождем, собралась целая толпа.
— Это добрая императрица Жозефина! — воскликнула какая-то женщина.
Гортензия торопливо провела меня к карете. Лошади пошли быстрым шагом, и моя дочь плотно задернула кожаные занавески. Я не оглядывалась.
III
ТА ДРУГАЯ
РОЖДЕНИЕ НАСЛЕДНИКА
Воскресенье, 17 декабря 1809 года, Мальмезон
Утром проснулась, заслышав, как Мими напевает знакомую креольскую песенку.
— Он приехал, — сказала она, заглянув за полог кровати.
— Бонапарт? — Я села, сердце так и прыгает в груди.
— Император ожидает вас в саду, — сообщил адъютант, которого я не узнала. Он не обратился ко мне «ваше величество» и не поклонился, лишь кивнул.
— Под дождем? — удивилась я. Он чуть накрапывал, но все равно на улице было сыро. Я послала Мими за сапожками и зонтиком — но не английским, — а также за пелериной и шляпой.
Адъютанты следовали за мной, как тени, до калитки розария. Бонапарт в знакомом сером сюртуке расхаживал туда-сюда в дальней его части. Он повернулся ко мне лицом и прикоснулся к треугольной шляпе, как бы отдавая мне честь.
Адъютанты выстроились вдоль забора как часовые, — достаточно близко, чтобы наблюдать, поняла я. Бонапарт, стоило мне приблизиться, сделал шаг назад. Объятий не будет.
— Не ожидала увидеть вас так скоро.
Я судорожно вдохнула раз и другой, чтобы успокоиться. «Мои слезы его огорчат», — подумала я.
— Мне надо было знать, как вы поживаете. — Бонапарт казался мрачным, его покрасневшие глаза выдавали беспокойный сон.
Я не смела ответить, боясь произнести правду.
— Давайте пройдемся, Жозефина, — ласково предложил он, протягивая мне руку.
17 декабря, восемь часов пополудни
Мой друг, Вы сегодня слабее, чем должны быть. Нельзя поддаваться такой разрушительной меланхолии. Вы должны найти счастье и, прежде всего, заботиться о своем здоровье, которое для меня драгоценно.
Никогда не сомневайтесь в моих постоянных нежных чувствах. Вы не понимаете меня, если думаете, что я смогу быть счастлив, пока Вы не обретете спокойствие.
До свидания, крепкого Вам сна.
Н.
1 января 1810 года, незадолго до ужина, Мальмезон
Какое ужасное начало года!
Несчастья начались после обеда. Слуги получили указание входить в музыкальную комнату по одному. Я должна была вручать каждому новогодний подарок, а они — сообщать мне, хотят ли остаться со мной или будут искать другое место.
— Шастули, вы не могли бы записать, что будет говорить каждый? — попросила я.
— Ха! Но кто запишет за мной?
— Желаете сообщить мне о своих намерениях немедля?
— Чего же ждать?
— Графиня д’Арберг, не затруднит ли вас? Не возражаете?
Моя высокая элегантная фрейлина без возражений постаралась втиснуться в маленькое кресло Шастули у низенького стола.
— А разве я не первая получу свой подарок? — спросила Шастули. — Он справа, с алым бантом.
Графиня д’Арберг сверилась с ярлычком и вручила подарок Шастули.
— Мой муж настаивает, чтобы я осталась при дворе, — сказала та, прикалывая к корсажу полученную в дар бриллиантовую брошь. — Но мне надо думать о своей семье, а вам фрейлина больше не понадобится, ведь вы не будете устраивать приемы и ужины.
Она взглянула на записанное графиней д’Арберг и поправила ее:
— Я сказала «ужины», а не «обеды».
— Значит, вы покидаете меня, Шастули? — Ее слова стали для меня ударом.
— Я уже написала императору, мадам, — сказала она, бочком подвигаясь к двери.
— Пришлите сюда Карлотту, будьте добры, графиня де Ларошфуко, — холодно попросила ее графиня д’Арберг.
Дверь за Шастули со стуком захлопнулась. Наступило гнетущее молчание. Даже канарейки замерли.
— Не желаете ли стать моей главной фрейлиной? — слабым голосом поинтересовалась я у графини д’Арберг.
— Я мечтала об этой должности с тех пор, как поступила к вам, ваше величество, — призналась она, не переставая писать, и перевернула страницу.
Меня это удивило. Графиня д’Арберг — бельгийская аристократка немецкого происхождения, имеющая прочные связи с правящими домами Германии. Я полагала, что она захочет остаться при дворе.
Дверь со скрипом приоткрылась.
— Ваше величество, вызывали меня? — Темные глаза Карлотты расширились, когда она увидела графиню д’Арберг за маленьким секретером Шастули.
— Да, — подтвердила я. Карлотта тоже покинет меня, в этом я не сомневалась. — Сегодня, как вы знаете, все сообщают мне о своих планах.
— Я хочу служить вам, ваше величество, — покраснела Карлотта, — если вы согласитесь оставить меня у себя. Простите, я что-то сказала не так? — растерялась она, увидев мою реакцию.
— Уверяю вас, мадам Гаццани, вы не совершили никакой ошибки, — успокоила ее графиня д’Арберг, протягивая моей чтице подарок.
— И это тоже, Карлотта. — Утирая слезу, я сняла кольцо и вложила ей в ладонь.
Весь день я проливала слезы, прощаясь со слугами. Несколько человек удалятся на покой с небольшой пенсией. Увы, одна из них — Агата. Она помолвлена со смотрителем усадьбы в Фонтенбло. Клари уверила меня, что хотела бы остаться, но здоровье вынуждает ее оставить службу. Мне будет не хватать ее.
В домашнем хозяйстве теперь меньше народу, но люди эти — самые лучшие. Мадемуазель Аврильо останется, будет заведовать гардеробом. Естественно, никуда от меня не денутся Мими и старый Гонтье.
— Я вас до могилы провожу, ваше величество, — торжественно произнес мой слуга, опираясь на трость и прижимая руку к сердцу.
Суббота, 17 февраля, полдень
«Монитёр» полна новостей о приготовлениях к «венчанию века», о предстоящих празднествах и спектаклях.
— Ваше величество, может быть, лучше не читать бюллетеней? — тихо, но настойчиво спросила меня графиня д’Арберг, подавая мне чашку чая и убирая газету подальше.
