Твой верный сын Эжен
28 марта
Народ толпами валит в Париж, уходя от наступающего неприятеля.
— Бонапарт спасет нас, — уверяла я Гортензию, скатывая бинты из корпии и складывая их в стопку. — Он так тщательно все рассчитывает, принимает во внимание все возможности. Неожиданность всегда была главным его оружием. Не сомневаюсь: это отступление — часть его плана.
Без даты
Сапожник из города только что приходил предупредить меня, что на дороге встретил раненых солдат. По их словам, неприятель совсем рядом. Но насколько он близко?
Дворец Тюильри
Мама, мы узнали, что враг наступает с юга. Утром императрица Мария-Луиза намерена бежать из Парижа вместе с ребенком. Уезжай в Наварру немедленно. Прими возможные меры предосторожности. Обо мне и мальчиках не беспокойся. Я тебе напишу.
Гортензия
29 марта, двадцать минут восьмого пополудни, Мант
Записку Гортензии доставили глубокой ночью. Я разбудила всех в доме, приказала готовиться, чтобы утром выехать из Мальмезона, взяв с собой все, что сможем. Мы решили оставить животных на ферме, орангутанга и птиц — на попечение смотрителя усадьбы, но взять с собой мопсов и лошадей.
Мы с Мими не ложились, зашивали мои драгоценные камни в подкладку подбитой ватой юбки. Оставшиеся украшения и дубовую шкатулку с письмами Бонапарта — мое главное сокровище — сложили в сейфы. Закончили почти в три часа ночи. Выедем рано, в семь, времени на сон осталось немного.
Я пожелала Мими доброй ночи и легла. Некоторое время просто слушала шум весеннего дождя, думала об императрице Марии-Луизе, представляла ее одну на этой огромной позолоченной кровати во дворце Тюильри. Спит ли она? Или, как и я, мучается от страха, сомнений и, конечно, чувства вины — за то, что бежит из Парижа?
Я встала с постели, взяла ночную свечу, спустилась по лестнице и прошла по замку. Неужели мой любимый Мальмезон будет разграблен казаками? Я провела пальцами по струнам арфы — звук вызвал в памяти летние вечера. Что за волшебное место Мальмезон, что за чудесную жизнь я вела здесь!
Я прошла в кабинет, где работал Бонапарт — строил империю. Где он теперь?
В постель я вернулась с тяжелым сердцем, на рассвете проснулась вся в поту. Было серо, шел холодный весенний дождь, я дрожала.
— Нет смысла разводить огонь, — сказала я Мими, надевая платье на вате.
В Мант мы приехали уже после наступления темноты. Ехали медленно, лошади мокли под дождем.
Гостиница, в которой мы остановились, полна бежавших из города парижан. Я назвалась мадам Мерсье. О наших войсках ничего толком не известно. Все новости передают только шепотом. Я едва жива от усталости, но сон не идет. Где сейчас Гортензия? Где Бонапарт? Что происходит в Париже?
Я ПРИНИМАЮ У СЕБЯ ВРАГА
1 апреля 1814 года, Наварра
Меня подняли с места мальчишеские голоса в гулкой прихожей. В дверях я чуть не столкнулась с Гортензией.
— Боже мой, это ты! — Я обняла дочь, прижала к сердцу. — Прости, мы так измучились от неведения.
В комнате собрались слуги. Гортензия подождала немного и объявила:
— Мы капитулировали.
Сначала никто не понял, потом поднялся гам — никто не верил.
— Где император? — спросила я.
— Мама, я понятия не имею! Знаю только, что подписан договор о капитуляции, что императрица с ребенком на юго-западе, в Блуа.
Воскресенье
Пока Гортензия спала, я отвела внуков к мессе в собор Эвре. В городе тихо, мало что указывает на капитуляцию Франции. Только вот имперский знак с почтовой станции убрали, его место пустует.
— Тебе грустно, бабушка? — спросил Пети, ставший уже высоким мальчиком девяти лет (его детское прозвище ему уже не подходит).
— Очень.
— Мне тоже, — прижался ко мне Уи-Уи, чтобы согреться. Погода солнечная, но ветреная. — Я оставил дома свою лошадку-качалку, — сказал он мне. Губы у него дрожат.
— Куплю тебе новую, — пообещала я.
— Нет, бабушка, — торжественно произнес Пети. — Мама говорит, мы должны страдать как все, потому что теперь мы — никто.
Понедельник, 4 апреля, замок в Наварре
Наконец принесли записку от моего смотрителя усадьбы: для охраны Мальмезона назначены русские стражники. Смотритель приложил к записке выпуск «Монитёр», но в нем была только прокламация русского царя Александра.
Где Бонапарт? Что происходит?
7 апреля
Ужасные новости. Претендент взойдет на трон.
В тот же день, позже
Становится все хуже и хуже. Талейран возглавляет новое временное правительство, которое действует заодно с врагом.
Хамелеон! Оппортунист! Меня нисколько не удивляет, что он оказался предателем. Мне даже спокойнее оттого, что я знаю его истинную природу. Но меня немало удручает то, что ему помогала Клари, что это она открыла ворота Парижа неприятелю.
Без даты
Получили газеты из Парижа. Меня переполняет отвращение. Во рту горечь. Неужели нет ни чести, ни верности? Маршалы Бонапарта — люди, которым он покровительствовал, которых поднял к славе, — бросились провозглашать себя сторонниками претендента. Они клялись в верности Бонапарту, а теперь бесстыдно нападают на императора, выставляют его в своих выступлениях каким-то чудовищем.
Разочарование гложет мне сердце. Поражение от врага — ничто по сравнению с массовыми предательствами в рядах сторонников. Оплакиваю Бонапарта и всех нас.
8 апреля
Ночью, ласково подергав за пальцы ног, меня разбудила Мими.
— Там внизу кто-то хочет тебя видеть, Йейета. Мсье Мосьен, счетовод, — сообщила она, зажигая лампу. — У него будто бы есть новости об императоре.
— О Бонапарте? — Я села в постели, сердце бешено колотилось.
Мсье Мосьен стоял в гостиной у затухающего камина. На нем был короткий охотничий сюртук, с широкого пояса свисал небольшой дорожный пистолет.
— Ваше величество, — в пояс поклонился он мне, — прошу прощения, что потревожил ваш покой.
— Мне сказали, у вас есть новости об императоре? — поторопила я его, в нетерпении пренебрегая любезностями. Жестом предложила ему сесть в кресло напротив, но он стоял по стойке «смирно», будто аршин проглотил.
— Император в Фонтенбло, — объявил Мосьен. — Он отрекся от престола и будет сослан. Меня…
— Сослан? — Эта новость меня встревожила, но я также испытала и облегчение. По крайней мере, Бонапарта не казнят.
