Я поискала свободное место на скамьях. На столе горкой лежали гнутые ложки и вилки. Уселась лицом к окну с витражом. Слева от меня деревянная лестница вела к алтарю.
— Там каждую ночь читают имена, — произнесла женщина позади меня. Голос напомнил мне Эми. Я обернулась: это и была Эми.
Я расплакалась. Эми втиснулась на скамью рядом со мной и подала мне чашку.
— Вот, выпейте, — прошептала она. В чашке был виски. — Я подкупила тюремщика.
Щеки у Эми раскраснелись; скорее всего, она уже успела выпить. Сухопарая женщина с грязью под ногтями дала мне металлическую тарелку с вареной фасолью и сардинами.
— Вот опять! — Оглядев еду, Эми скривилась с отвращением. — Кормят раз в день и все дрянью.
— Что за имена? — спросила я.
— Осужденных. Кто уходит, кто остается, кому жить, кому умирать. Ежевечернее развлечение — довольно впечатляющее, должна заметить.
Свиной жир, которым была полита фасоль, прогорк. Я положила вилку. Помощница надсмотрщика поставила на стол корзинку черствого черного хлеба. Эми оторвала кусок и спрятала за корсаж.
Я была ошеломлена.
— Когда вас?..
— Вчера утром, но с тех пор, кажется, прошел год. Нас всех взяли. Жан Анри… он там, на мужской половине. Даже Люси, бедное дитя. Она сейчас спит наверху.
Люси? Потеряв первого ребенка, она вскоре снова забеременела; по счастью, на этот раз — от мужа.
— Она больна настолько, что не может принимать пищу… если это можно назвать пищей. Думаю, это из-за вчерашних яиц… их снесли еще при старом режиме.
— Нас всех арестовали в одно и то же время. Любопытно.
— Знаете почему? — спросила она.
Я покачала головой.
— Видели Александра?
Прежде чем Эми успела ответить, помощница надсмотрщика забрала наши тарелки, столы и стулья стали отодвигать к стенам. В помещении стоял оглушительный шум. Большие двойные двери открылись, и вошла группа небритых мужчин в грязных рубашках и панталонах. У одного голова перевязана платком.
— Начинается, — вздохнула Эми с притворным смирением. — Александр, наверное, сейчас во дворе. Мы фехтовали вчера, я победила.
— Вы победили Александра?
Я последовала за ней в широкий коридор, выходивший в огороженный стенами сад. Стоял жаркий влажный вечер, сильно пахло мятой. Под дубом я увидела Александра, рядом с ним стоял незнакомый мне человек. Мы подошли.
— Вот так соединяет нас судьба, — сказал муж, целуя мне руку. — Мне уже сообщили, что вы теперь тоже здесь. Не могу сказать, что счастлив вас видеть при таких обстоятельствах.
Он представил меня Бойсу Кюстину, румяному молодому человеку с проницательным взглядом.
— Добро пожаловать, — сказал тот с галантным поклоном. — Все так странно, право…
— Я познакомилась с вашей женой, — сказала я. — Мы в одной спальне.
— Вероятно, можно было бы поменяться местами, — печально пошутил он.
— Он пылкий парень, но его жена ничего такого не хочет, — объяснил Александр. — Я пытался уговорить ее устроить им свидание в номере для влюбленных.
— В номере для влюбленных?
— Здесь есть отдельное помещение для супружеских пар, — объяснила Эми. — Как легко можно вообразить, попасть туда желают многие.
Она сломала побег сирени, освободила от листьев и взяла за конец, как саблю.
— Но не прекрасная Дельфина, — сказал Александр.
— Увы! — театрально воскликнул Бойс Кюстин, и мы засмеялись.
Нам позволили общаться в саду до десяти часов. Учитывая обстоятельства, это казалось странным. Меня представили заключенным разных политических взглядов, в том числе аристократке герцогине Жан-Виктуар д’Эгийон и радикалу-якобинцу генералу Сантерру.
— Тот самый генерал Сантерр? — шепотом спросила я у Эми. Тот самый трактирщик, который предложил перебить всех кошек и собак в Париже? Чудовище, возглавлявшее вторжение в Тюильри, заставившее замолчать короля на эшафоте, приказав барабанщикам играть дробь, когда он заговорил?
— Все дамы зовут его Утешителем, — сообщила Эми и взяла его под руку. По-видимому, этот дородный трактирщик стал здесь всеобщим любимцем.
— Генерал Сантерр, — сказала я, — признаюсь, странно встретить здесь человека ваших политических взглядов.
Утешитель застенчиво улыбнулся и поправил красную шапку.
— Я на это так смотрю: когда я понадоблюсь правящим силам, они будут в точности знать, где меня найти.
— Откровенно говоря, сегодня дела обстоят так: если вы не в тюрьме, значит, вы подозреваемый, — заметил Александр.
23 апреля
Уже два дня по утрам Ланнуа приводит в тюрьму детей, и нам с Александром позволяют короткое свидание с ними. Но сегодня Роблятр свидание не разрешил.
— Завтра? — спросила я.
Он покачал головой.
— Новое правило.
Еще только утро, а он уже пьян.
— Хотите сказать, что мне не разрешается их видеть вообще?
Роблятр пожал плечами:
— Теперь нельзя.
Александр ударил по стулу так, что тот отлетел.
Без даты
Я заболела. Тут все больны. Думаем, что дело в супе и вареном мясе, которое давали вчера вечером. Герцогиня Жан-Виктуар д’Эгийон сказала, что это мясо больных лошадей, и не стала его есть. Другие говорили, что все даже хуже.
В тот же день, позже
Я ослабела, не встаю с тюфяка. Днем Александр передал мне чистое белье, привезенное Ланнуа. В нижней юбке я обнаружила карты для гадания и записку от Эжена. Заплакала от радости. Александр прижал меня к сердцу.
25 апреля
Теперь дети не могут даже писать мне — передачи проверяют.
— Как же нам узнать, как они там, Александр? — плакала я. Ходят слухи, что дети заключенных будут переданы государством на попечение «добрых» республиканцев. — Может быть, они больны, может быть, умирают… А мы даже не знаем!
26 апреля
Утром, как обычно, мы с Александром пошли в контору забрать принесенное нам чистое белье. Тюремщик проверил вещи по списку. Он уже собирался бросить список в огонь, когда Александр попросил разрешения посмотреть его. Тюремщик глянул на него с подозрением, но тем не менее протянул листок. Я сразу узнала почерк Эжена.
— Спасибо, гражданин. — Александр дрожащими руками вернул список тюремщику.
27 апреля
Каждое утро с бельем приносят список. Один день он написан рукой Эжена, другой — Гортензии. Значит, дети в порядке. Теперь я могу спать спокойно.
