— Как ты себя чувствуешь?
Я засмеялась. Все обернулись. Я смеялась будто бы без причины. Но ведь я была одной из тех…
Депутат прочистил горло:
— Мы пришли от имени свободы.
Кто-то выругался. Разве все, что происходило до сих пор, делалось во имя чего-то другого? Знали мы уже эту свободу — она несла с собой смерть.
— У меня здесь список… — продолжал депутат.
Мы задрожали. Знали мы уже эти списки. Всю эту процедуру, шаг за шагом.
— …предварительный. Это список тех, кто, по мнению новых членов Комитета общественной безопасности, считается обвиненными несправедливо. Следующие граждане могут покинуть…
— Ты понимаешь? — шепнула Эми.
— Я не ребенок, — ответила я. Они считали меня сумасшедшей.
— …гражданка Роза Богарне.
Я озиралась в испуге. Назвали мое имя!
Эми схватила меня за руки. Я заглянула в ее заплаканные глаза. Все лица обратились ко мне, меня окружили друзья. Колени у меня подогнулись.
Очнулась я на дощатом столе. Кто-то обтирал мне лоб влажной тканью. Я услышала кашель и слова:
— Она меня слышит.
Я открыла глаза.
Взгляд Эми ободрил меня. Я посмотрела на остальных.
— Ты не понимаешь, Роза, — сказала Эми. — Ты можешь идти домой. Ты свободна.
Я слушала произносимые ею слова со страхом в сердце. «Свободна»? Что это значит?
— Ты пойдешь со мной? — спросила я.
— Вскоре, — заверила меня Эми, размазывая румяна по моим щекам.
Она дала мне корзинку — в ней лежали мое белье, гребень, прядь волос в платке и потертые карты.
— Быстрее, пока они не передумали, — прошептала Эми.
— Я не могу оставить тебя здесь.
— Не плачь! Ты нужна детям.
Мои дети!
Друзья гурьбой провожали до ворот. На улице меня приветствовали криками. Четверо в форме Национальной гвардии сдерживали натиск толпы. Неужели люди набросятся на меня, разорвут на части?
Меня вытолкнули на улицу. Я дрожала, прижимая к себе корзинку. Большие металлические ворота за мной закрылись. Я оглянулась: по лицам друзей бежали слезы.
— Куда вы пойдете, гражданка? — крикнула стоявшая позади меня женщина. От нее пахло перегаром. На ней была некогда элегантная шляпа: нечто пурпурное, покрытое грязными шелковыми цветами и потрепанными лентами.
— На реку? — Я не могла вспомнить.
Пустая улица Сент-Доминик оказалась шире, чем я ее помнила. На больших деревянных дверях висело объявление: «Запечатано именем закона, вход карается смертной казнью». Смерть. Я отвернулась, охваченная паникой. Где мои дети? Где Гортензия и Эжен? Спотыкаясь, я побрела по улице Бель-Шасс.
Из-за забора лесного склада на меня зарычали собаки. Возле Порт-де-ла-Гронульера я прикрыла глаза ладонью. Передо мной блестела река. На другом берегу, во Дворце революции, возле гильотины собиралась толпа. Я повернула к дому, где жила княгиня Амалия, к отелю «Де Зальм». Туда, я знала, каждый день наведываются мои дети.
Ворота во двор были на запоре. Я подергала веревку звонка. Выбежала горничная и уставилась на меня из-за металлических прутьев ворот.
— Гражданка Богарне, — представилась я. Я не сказала «вдова Богарне».
Между колонн портика появился низкорослый человек. Его желтый атласный камзол сверкал драгоценными камнями.
— Что вам? — Судя по акценту, передо мной стоял крестьянин. Он держал в руке толстый кнут.
— Я желала бы говорить с гражданкой Амалией Гогенцоллерн. — Меня охватила слабость, и, чтобы не упасть, я ухватилась за прутья ворот.
— С княгиней? Она и ей подобные удрали за Рейн вместе с другими паразитами.
Княгиня Амалия… в Германии?
— А ее брат, гражданин Фредерик, он что же…
Горничная быстро провела кистью поперек горла.
Фредерик… гильотинирован? Боже мой…
Мужчина велел горничной идти в дом и заняться делом. Я, просунув руку сквозь прутья, ухватила ее за рукав:
— Где мои дети? Где Гортензия и Эжен?
— Приехала их двоюродная бабушка, — прошептала она, убегая.
Фэнни? Возможно ли?
Большие деревянные ворота во внутренний двор открыл Жак — слуга Фэнни, мастер на все руки. Он не сразу узнал меня. Я взяла его шершавую руку в свои. Сердце бешено колотилось.
— Мои дети… Они здесь?
Я прошла за ним в дом. В прихожую выбежал пес, и я подхватила его на руки. Он извивался, пытался своим маленьким язычком лизнуть меня в щеку.
На верхней площадке лестницы появилась Ланнуа, позади нее — Агат.
— Кто это, Жак? — спросила Ланнуа и высокомерно, с осуждением воззрилась на меня.
— Гражданка Роза!
— Мадам? — Ланнуа разглядывала меня, не веря своим глазам.
Позади послышался знакомый голос. Я обернулась. Там стояла пожилая женщина с сильно накрашенным лицом.
Фэнни. Я обняла ее за плечи и прикоснулась губами к ее щеке, к сухой коже, похожей на вощеную бумагу.
— Слава богу, вы уцелели, — сказала я, с трудом сдерживая слезы. Сколько же продолжался этот кошмар? Может ли быть, что он закончился?
— Боже мой, дитя, ты так исхудала! — Отступив назад, она оглядела меня с ног до головы.
— Я болела. Дети…
— Они здесь. — Фэнни прикоснулась пальцами к моему запястью, улыбаясь сквозь слезы. — Да от тебя почти ничего не осталось. А волосы!..
— Как тетушка Дезире? Как маркиз? Они?..
«Господи, сделай так, чтобы они были живы», — взмолилась я про себя. А потом, одумавшись, поправила сама себя: «Будь милостив, сделай так, чтобы они умерли. Пожалуйста, не заставляй их пережить смерть Александра…»
— Вернулись к себе в Фонтенбло. А до этого скрывались. Шарлотта устроила их у себя в подвале.
— Повариха? — Я пыталась представить себе, как тетушка Дезире и маркиз переносят заботу суровой Шарлоты. — Они… им сказали? — Меня шатало, и я схватилась за перила. Знает ли сама Фэнни?
— Об Александре? — прошептала Фэнни.
Я кивнула. Да.
Послышался девичий голос и звуки клавесина.
— Гортензия? — Я пошла к двери музыкальной комнаты.
Гортензия сидела за инструментом, спиной ко мне. Здесь же рядышком расположились Эжен и Эмили. Сын повернулся и посмотрел на меня.
«Кто эта женщина?» — было написано на его лице.
Гортензия перестала играть и тоже повернулась ко мне.
