— Нельзя сказать, что в наше время в них ощущается недостаток, — покачала головой Тереза.
Я приложила ладони к ушам, показывая, что с удовольствием узнала бы продолжение.
Друзья наперебой стали рассказывать, как все задумывалось, как Тальен размахивал кинжалом (своим) в Ассамблее, как выступил против Робеспьера («До сих пор не могу поверить, что вы на это решились», — сказала я. «Я и сам не могу поверить», — ответил мне Тальен); как депутат Баррас взял на себя командование военными, как арестовал Робеспьера; как среди ночи депутат Баррас штурмовал замок Тампль,
[69] как в его стенах увидел мальчика, королевского сына, — тот сидел в одиночной камере.
— Вы видели его собственными глазами? — прервала я. Едва не сказала «короля». — Сколько же ему сейчас? Десять?
Он, вспомнила я, чуть младше Гортензии, которой сейчас одиннадцать. Как-то раз я видела его в театре, на коленях у королевы. Вспомнила его огорчение при виде слез матери. Как ужасно было ему, такому маленькому, в тюремной камере-одиночке!
Пятница, 15 августа
Наконец-то освободили мужа Люси, Жана Анри. Он с женой и Эми через несколько дней возвращается в Круасси. По случаю счастливого воссоединения супругов я устраиваю маленькое собрание, невзирая на недомогание Эми. Будут генерал Сантерр и моя прежняя соседка по заключению Жан-Виктуар д’Эгийон, а также и некоторые другие, недавно вышедшие на свободу из монастыря кармелиток.
Ланнуа угрожает уволиться, если в доме появится «этот зверь Сантерр». Я осторожно напомнила ей, что, вообще-то, дом не наш и мы — лишь гости моей тетушки.
— Ты с этой стрижкой похожа на греческого пастушка, — попыталась утешить меня Фэнни. — Нынче это модно. Даже твой креольский акцент теперь в моде.
Я кивала не слушая и рассматривала в зеркале свою стрижку (прическа «под жертву режима» — так сейчас называют такие).
— Короткие кудри тебе к лицу, — продолжала Фэнни. — Они тебя молодят.
Молодят?
Никогда. Больше никогда я не буду молодой.
В тот же день, вечером
В начале собрания всем было не по себе. В этом мире мы чужие друг другу и чувствуем себя скованно. Впрочем, со временем (немного выпив) обнаружили, что можем снова быть самими собой, говорить на непонятном непосвященным языке — языке заключенных.
Ближе к полуночи генерал Сантерр научил нас игре в шарады, от которой все покатывались со смеху. В это время вошел Жак и прошептал что-то на ухо Фэнни.
Она посмотрела на меня и сделала жест, значения которого я не поняла. Все в комнате замолчали.
— Боже мой! — глядя в сторону двери, прошептала Эми и покраснела.
— Роза? — позвал меня знакомый мужской голос. Сердце запрыгало в моей груди. Я повернулась. Перед нами стоял Лазар Гош.
Я ПРОЩАЮСЬ С ТЕМИ КОГО ЛЮБИЛА
Лазар улыбнулся.
— Я не привидение, — сказал он. — И желал бы, чтобы меня не считали таковым.
Я встала и подошла к нему, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание.
— Не надо, Роза. — В его голосе была нежность: та самая нежность, которую я помнила.
— Лазарро, — назвав его по имени, я почувствовала, что дурнота проходит, — это просто… мы… я думала… — Из глаз лились слезы.
Он прислонил к стене саблю и снял шляпу.
— Неужели вы меня не обнимете?
Я прижалась щекой к колючей шерсти его куртки.
Эми и другие столпились вокруг нас. Лазар изобразил галантный поклон и засмеялся.
— Я читаю ваши мысли: «Так жив он или мертв?»
Гош был красив и энергичен, каким я его и помнила. Я прислонилась к стене: у меня кружилась голова.
— Как я понимаю, это знаменитый генерал Гош, — сказала Фэнни, одарив его взглядом, который приберегала для молодых красавцев, и взяла его под руку. Вслед за ними все медленно направились в гостиную. — Говорили, что вас нет в живых, генерал. Несомненно, вам есть что рассказать. Вероятно, вы смогли бы развлечь нас рассказом о своем чудесном воскресении. Мы теперь любим чудеса.
Лазар довел Фэнни до дивана возле камина, а сам опустился в кожаное кресло рядом. Я села с Люси и Эми, на диване напротив. Во мне боролись самые разные чувства, и я старалась держать себя в руках, чтобы они были не слишком заметны. Лазар! Живой!
В элегантном салоне Фэнни Гош казался грубоватым; скромное происхождение чересчур бросалось в глаза. А как он молод! Моложе, чем тот, кого помнила я. Высокий, худой — это не изменилось. «Но бледен», — подумала я. Что же ему довелось пережить?
Генерал Сантерр стоял перед камином, сцепив перед собой руки, растерянное выражение не сходило с его лица. Лазар принял от Жака стакан портвейна и стал рассказывать свою историю. Его держали в подземелье столь глубоком, что позабыли о нем. И вот в четвертый день августа замки его камеры остались незаперты. Лазар решил, что настало его время, вышел на свет и удивился, не встретив ни стражников, ни ружей, ни ожидающей двуколки.
— Тюремщик сидел, положив ноги на стол, и распевал непристойную солдатскую песню. Я хотел бежать, но, прежде чем успел шевельнуться, он жестом показал мне, чтобы я убирался. Будто прогонял бездомную кошку. А вчера, в середине дня, в кабаре «Ле-Аль» я встретил нашего друга, генерала Сантерра. Он рассказал мне о вашем собрании, и мы вместе задумали этот маленький сюрприз.
Лазар поймал мой взгляд и осмелился подмигнуть. Я отвернулась. Мы были любовниками, это так, но совсем в другом мире. Здесь же действовали другие правила, все изменилось. Тут Лазар был бывшим конюхом, а я — бывшей виконтессой. Красивый молодой человек, женатый, генерал с блестящим будущим… А я? Кто я такая, если не обедневшая вдова, мать двоих детей, уже немолодая и утратившая красоту?
Гости ушли. Фэнни давно отправилась спать, а Эми, прекрасно все понимавшая, исчезла, не сказав ни слова, оставив нас с Лазаром наедине.
Он прислонился к двери, смотрел на меня и молчал.
— Не смотрите так, — взмолилась я.
— Я был удручен, узнав о смерти вашего мужа.
— Он был одним из тех, кому не повезло.
— Он был прекрасным человеком и хорошим генералом.
— Вы действительно так считаете?
— А вы не знали?
— Жена видит мужа по-своему.
— И каким вы видите меня?
— Вы, как всегда, откровенны, — улыбнулась я.
Он надел шляпу и взял саблю.
