По Вашему предложению, я договорился о встрече с депутатом Колиньи, чтобы обсудить причитающееся мне, как отставному генералу, жалованье за три года. Буду сообщать Вам о результатах. Благодарю, что обратились к нему по моему делу.
Я бы сказал более, но даже и в такие безнравственные времена, как наши, не пристало человеку военному, да и в моем преклонном возрасте, писать слова благодарности очаровательной вдове. Может быть, увидимся у Тальена?
Остаюсь признательный Вам и, как всегда, — Ваш дражайший и глупейший друг, маркиз де Коленкур, раб «страстей среднего возраста»
Четверг, 15 января
Маркиз де Коленкур настоял на том, чтобы я приняла от него десять процентов за хлопоты.
— Я сделала это из дружбы, — возразила я.
— В звонкой монете! — не унимался он.
Золото.
— Ну, если уж иначе нельзя…
16 января
Тальен дает мне советы по поводу того, как написать прошение о снятии ареста с моего имущества на улице Сен-Доминик. Сегодня днем я представила свое дело в Комитете общественной безопасности. Тальен поддержал меня в своем выступлении.
— Не подлежит сомнению, — сказал он, — что мои товарищи-депутаты начинают понимать: мы должны очистить раны прошлого, устранить несправедливости, чтобы дать дереву свободы плодородную почву, в которую оно бы могло пустить корни.
Я попыталась скрыть нелояльную усмешку. «Кран с тепловатой водой» — так в Ассамблее прозвали моего друга. Так он и выступает.
Среда, 21 января
Несмотря на холод, в городе празднуют вторую годовщину казни короля.
Я бы осталась дома с Ланнуа, оплакивающей его отнюдь не скрытно, если бы не церемония во Дворце равенства, где будут награждать Тальена.
Мы отправились туда с Терезой, закутанной в огромную лисью пелерину.
Монотонно произносили речи, потом пели. «Золотая молодежь», сверкающая безумными украшениями и волочащая за собой тяжелые дубины, потребовала, чтобы оркестр сыграл «Смерть якобинцам».
— Сейчас может начаться заваруха, — заметил депутат Баррас.
Я предложила зайти ко мне, благо живу недалеко. Я вся дрожала от холода. Кроме того, я беспокоилась о Терезе — она на пятом месяце беременности.
У меня в гостиной было холодно; изо рта шел пар, огонь в камине угас. Я уже хотела позвонить, чтобы его растопили снова, когда Тальен перехватил инициативу:
— В конце концов, этим занимался мой отец, — и взялся разводить огонь сам.
— Что ж, — сказал депутат Баррас, опускаясь в кресло у камина. — Сегодня исполняется два года, — и потер руки.
Баррас и Тальен проголосовали тогда за смерть короля. Неприятно было об этом вспоминать.
Огонь разгорелся.
— Этот год выдался просто адским, — покосился в мою сторону Тальен. — Простите за выражение, гражданка Богарне, я забыл, что вы дама. — Он поднялся и отряхнул руки.
— А я? — спросила Тереза, лежа на кушетке, которую я велела перенести в гостиную из-за холода в доме.
Тальен наклонился к ней и что-то прошептал ей на ухо. Тереза засмеялась.
— Мы, пожалуй, потребуем провести демонстрацию, — сказал депутат Баррас, кивком соглашаясь выпить бренди. Я налила ему стакан из бутылки, подаренной мне маркизом де Коленкуром.
— В самом деле, депутат Баррас, вы так извращены, — поддела его Тереза.
— Вообразите, и в положении Терезы… — притворно ужаснулась я.
— Я пытаюсь вообразить, в этом-то и кроется моя беда, — состроил забавную гримасу депутат Баррас.
Улыбаясь, я набросила на Терезу меховое покрывало.
— Наша добрая, невинная Роза, — сказала она. — Мы вас смущаем?
— Как она может быть невинна, когда держит кушетку в гостиной? — воскликнул депутат Баррас.
— У моей мамы в гостиной тоже стоит кушетка, — сообщил Тальен. — У всех крестьян так заведено.
— И она спит в гостиной? — спросил Баррас. Его черный сюртук в зеленую полоску застегивался на большие прямоугольные пуговицы с выписанными на них миниатюрными сценами охоты.
— Нет, только любовью занимается, — сказал Тальен (на самом деле он использовал грубое слово), — когда собирается компания для чаепития.
— Гражданка Богарне, простите за нескромный вопрос: почему у вас в гостиной стоит кушетка? — продолжил депутат Баррас и допил из стакана.
— Это единственная теплая комната. — Я села у огня.
— А в остальных комнатах холоднее?
Все засмеялись, но, честно говоря, я уже начала жалеть, что пригласила их. С их точки зрения, мои маленькие, хоть и со вкусом обставленные комнаты были очень непритязательны. Роза, их Роза, бывшая виконтесса, пившая их дорогое шампанское… Какова плутовка!
— У вас нет дров? — спросила Тереза, вертя в пальцах камею, недавний подарок Тальена, купленный «всего» за шесть тысяч ливров.
— Сейчас трудно достать много. — Я не добавила «по кошмарной цене», хотя могла бы.
— Что же вы не сказали? — ахнул Тальен. — Дров более чем достаточно. Послушать людей, так можно подумать, во всем Париже не раздобыть дров.
— Или хлеба, — добавил депутат Баррас. — Которого, согласитесь, мало.
— Народ ленив: он не желает работать, а потом является к нам жаловаться, — сказал Тальен.
Я переводила взгляд с одного на другого. Что из сказанного — шутка? Я не знала, над чем здесь можно смеяться.
— Мой друг, боюсь, стал слишком циничен, — спохватился депутат Баррас, отвечая на мой вопросительный взгляд. — Это одна из опасностей, подстерегающих общественного деятеля. Люди думают, что их представители — боги, способные рассеять любые тучи, но они — простые смертные.
Я с облегчением вздохнула. Разговор перешел на менее щекотливую тему — погоду. Я приготовила карты для игры в фараон. Мы играли, смеялись, сплетничали и делали ставки (я выиграла семь ливров). Незадолго до полуночи гости собрались уходить, пребывая в самом хорошем настроении.
— Вернемся в следующий вторник, — объявила Тереза перед уходом.
— В ваш салон.
— Я не смогу, — сказала я, придя в ужас.
— Роза, взгляните на вещи с практической точки зрения: вы не можете себе позволить нам отказать. Вообразите… «У Розы» — самый приятный салон в Париже.
«У Розы»? Я улыбнулась.
— Похоже на название борделя.
— С кушеткой в гостиной и все такое, — поддержал депутат Баррас.
— Чтобы привлекать депутатов, — сказала Тереза.
Итак, решено. В следующий вторник. И каждый вторник.
