23 января
О, как холодно на улице! Но у нас тепло. Депутат Баррас устроил нам воз дров, которые свалили возле дома в огромную кучу. Гонтье приходится дежурить возле нее, чтобы соседи не растащили.
Послала депутату Баррасу записку: «Как я могу отблагодарить Вас?»
Он ответил: «Рекомендуйте меня банкиру — гражданину Ружмону».
31 января, днем
Каким-то чудом все получилось. Как театральный режиссер, я собрала «реквизит», передвинула мебель, одним словом, создала обстановку с загадочной аурой, скрывающей пятна на диване, дыру в половике и другие неизящные детали.
Мы с Ланнуа выкроили из старомодной парчи и сшили мне элегантное платье в древнегреческом духе. Пришлось умасливать ее, чтобы побудить взяться за иглу, взывать к ее утонченному артистизму для создания столь «бесстыдного» наряда. Слишком обнажены руки, слишком обнажены ноги, но, что хуже всего, никакого корсета!
В тот же день, позже
Первый прием в салоне «У Розы» прошел успешно!
Список гостей: Тальен с Терезой и, разумеется, депутат Баррас в компании со старой Монтансье (чья репутация ужасна и не менее стара); крошечная мадам де Крени и Денон, ее кавалер; вечно подкрадывающийся гражданин Фуше; пьяный и несущий всякий бред депутат Фрерон в сопровождении некоей актрисы (ходит слух, что у них трое детей); Фэнни с обоими своими нынешними любимцами: Мишелем де Кюбьером и Рётифом де ла Бертань, который весьма хорошо сошелся с Ла Монтансье, что не удивительно; Фортюне Гамелен — как всегда, полуобнаженная — и ее ворчливый муж, которому никто не нравится; маркиз де Коленкур (также, как я заметила, поладивший с Ла Монтансье); чувственная Минерва в белом газе с кавалером, которого она представила как своего жениха (сюрприз); двое из моей «тюремной семьи»: недолго пробывшие элегантная Грейс Эллиот и герцогиня Жан-Виктуар д’Эгийон в компании с дамами Бройль, Вэлонс и Бизе, которые, как говорит Тереза (я ей не верю), курили опиум в ватерклозете; дражайший, вечно чихающий гражданин Дюнкерк заодно с банкирами — гражданами Ружмоном, Оттанжи и Перре; и наконец, последний по порядку, но не по важности: мой дорогой утешитель, сумасбродный радикал, порочный генерал Сантерр.
Люди все интересные и очень разные.
— Удивительно, что обошлось без кровопролития, — сказала, уходя, Тереза.
У меня бы не хватило угощения на всех, если бы Коленкур не привез страсбургский паштет из фуагра, нашпигованного салом фазана и огромного карпа из Перигора, фаршированного трюфелями. Я уж не говорю о корзинах свежеиспеченного хлеба и фруктов (это в феврале-то!), привезенных гражданином Дюнкерком. Депутат Баррас организовал доставку полбочонка отличного красного вина.
— Отпразднуем, дорогая? — засмеялась Тереза, когда лакей Барраса вносил бочонок.
— Что отпразднуем? — переспросил депутат Баррас. Он казался необычайно строгим в шелковом сюртуке серо-коричневого цвета и в парике со старомодной косичкой.
— Ваше избрание председателем Ассамблеи.
— Ах, это…
— Так вас можно поздравить? — Я вспомнила, как председателем Ассамблеи был избран Александр, как мы тогда радовались и гордились им.
Депутат Баррас пожал плечами.
— Пустяки. Нет, уж если я что-то и праздную сегодня, так это прибыль, полученную два дня назад от продажи недвижимости. Пятьсот тысяч чистыми, — по обыкновению, косо усмехнулся он.
Пятьсот тысяч! Я не могла даже вообразить подобную сумму. Мне пришлось буквально заложить душу, чтобы получить ссуду в пять сотен.
— Та конфискованная церковная собственность на улице Жака? — спросил подслушивавший Тальен.
Депутат Баррас подмигнул и перекрестился.
— И Господь всемилостивейший улыбнулся мне, — сказал он.
Примерно в полночь к нам зашел секретарь Барраса в компании с гражданином Лораном. Бото, шепелявя, спросил, нельзя ли ему поговорить с Баррасом. Я заставила их войти, но они пришли по делу и хотели поскорее откланяться; я подумала, что, возможно, что-то случилось.
Когда появился Баррас, они втроем вышли разговаривать на лестницу. Вернувшись, депутат выглядел озабоченным.
— Что-то случилось? — спросила я.
— Ничего, — отмахнулся он.
«Слишком уж поспешно ответил», — подумала я.
— Я слышала голос Лорана или мне показалось? — сказала Тереза, выходя в прихожую под руку с гражданином Фуше.
— Он только что был здесь с Бото. Они хотели переговорить с депутатом Баррасом, — объяснила я.
— Довольно поздно для оповещений, — заметила Тереза.
— Ах, Лоран и Бото… — сказал гражданин Фуше, встретившись со мной глазами. — Парочка из Тампля…
При чем тут Тампль? Ах, конечно… Мальчик в Тампле…
5 февраля
Благодаря хлопотам Тальена и депутата Барраса мое прошение было одобрено, и арест с моего имущества на улице Сен-Доминик наконец-то сняли. Я пошла туда сегодня утром — в одиночестве. Как и собиралась.
Странно было открывать эти двери. В комнатах царил мрак, ставни на окнах заколочены. Я зажгла фонарь и пришла в ужас от увиденного: все было разбросано по полу. Вандалы!
Я прошла по комнатам, в которых пахло плесенью, ступая по разбросанным вещам, спутникам моей жизни. Поломанные и выпачканные пожитки вызвали множество воспоминаний. Одежда, шарфы, картины, моя гитара — я так их любила.
Все это теперь валялось по полу.
Я набралась мужества и, войдя в гостиную, осторожно вытащила из трубы камина незакрепленный кирпич. Подула в образовавшуюся дыру, желая спугнуть созданий, нашедших в ней себе убежище. Преодолев страх, сунула туда руку. Бумаги… все на месте. Слава богу!
Медленно я вынимала свои сокровища — газеты, письма, вытканный Манет гобелен, Библию, коробочку с землей Мартиники, мои детские четки, брачный контракт, маленькую сумочку с драгоценными камнями. И наконец, запечатанное воском завещание Александра.
Я опустилась в кресло. Вокруг меня стояло облако пыли. Все, что осталось от моей жизни, лежало у меня на коленях. Так я просидела некоторое время — неподвижная, как окружавшая меня мебель. Как мало все это значило, в конце концов. Мой взгляд упал на стоявшую в углу раму для вышивания с закрепленным на ней незаконченным гобеленом, над которым я когда-то работала, — ах, эти розы… Удивительно, но даже игла была на месте. У меня возникло жуткое ощущение, что жизнь внезапно остановилась, что занавес опустился прямо посреди пьесы.
Зашевелились призраки. Не минуло еще и года с того дня, как меня забрали ночью, посадили в фургон и отвезли в камеру. Лишили достоинства, здоровья, веры. Лишили юности, жизни.
6 февраля
Вцепившись в корзинку, я сидела напротив гражданина Дюнкерка. Что-то в выражении его лица меня настораживало.
