— Лошадей можно держать в конюшне по соседству. А корову — в Круасси.
— Круасси? Но я не возобновляю аренду.
Он смутился.
— Почему?
Я посучила большим и указательным пальцами: нет денег. Баррасу — с его поместьями, волкодавами, английскими чистокровными лошадьми — трудно было меня понять.
— Почему же вы мне не сказали? Благодаря встрече, которую вы мне устроили с вашими друзьями Розином и Перре, я нажил небольшое состояние.
Итак, решено: Баррас возьмет на себя аренду Круасси.
В ВОЗДУХЕ ВИТАЕТ ИНТРИГА
18 июля 1795 года, Париж
Я поднималась по лестнице, когда навстречу мне с приветствиями выбежала Агат.
— Что такое? — спросила я.
— Ничего, мадам, — сказала она, отставая.
Раньше она никогда так меня не называла, поэтому я поняла: что-то случилось. Вошла в гостиную — там, в красивом темно-синем мундире с красной и серебряной отделкой, сидел на диване красивый юноша. У меня слезы навернулись на глаза. Эжен так похож на отца!
Я обняла сына, стараясь не плакать. За те десять месяцев, что мы не виделись, он вырос и стал высок для четырнадцатилетнего.
— Когда ты приехал? — спросила я, усаживаясь рядом с ним на диван.
— Два часа назад. — Голос у него пока не изменился.
Я взяла его за руку, но он ее вырвал.
— Что-то случилось? — забеспокоилась я.
— Зачем ты подстроила, чтобы меня отправили домой, в то время как у меня только-только началась действительно интересная жизнь?
В комнате было жарко. Я встала, подошла к окну и отворила его пошире. Воздух снаружи был влажен, как и в гостиной.
Как ему ответить? Сказать, что он еще слишком юн, чтобы убивать, слишком юн, чтобы погибнуть? Что я не позволю ему поднять оружие против французских эмигрантов? Что не могу рисковать, не могу потерять его?
— Ты нужен мне здесь, — сказала я.
— Твоих друзей-мужчин тебе мало? — В сердцах он вскочил и вышел из гостиной. Хлопнула дверь на крыльце.
Четверг, 23 июля
Еще не было девяти, когда я позвала к себе Эжена.
— Знаешь, какой сегодня день?
Сын пожал плечами.
— Годовщина со дня смерти твоего отца.
Это его насторожило.
— У меня тут есть кое-что для тебя. — Я сняла с буфета саблю Александра и выложила на большой обеденный стол. — Это сабля твоего отца. Он желал бы, чтобы она перешла к тебе.
Эжен нерешительно коснулся сабли, поднял ее, вынул из ножен. На рукояти выгравирован фамильный девиз «Другие не служат», под ним — сердце. Поверх герба, наискосок, процарапано слово «Народ».
— Ты рад? — спросила я.
Щеки Эжена порозовели, и я накрыла его ладонь своей.
— Носи ее с честью, Эжен, — сказала я и быстро, чтобы он не видел моих слез, вышла.
23 июля 1795 года, Киборн
Роза, мы победили! Ношу твою ленту у сердца.
Твой солдат Лазар
Р. S. Передай Эжену, что Себастьян Антье убит в сражении. Они дружили. Скажи, Себастьян погиб с честью.
3 августа, вечер
На приеме у Барраса по случаю победы собрались тридцать семь гостей, было выпито немало шампанского.
— Это армейское шампанское, — пояснил Баррас.
— В армию поставляют шампанское? — спросила я. Сейчас даже вода недешева…
— Только в победоносную армию, разумеется. В нашу армию.
После девяти пришла Тереза, совсем недавно родившая, а после порвавшая связь с Тальеном. Она была в очень открытом платье, выставлявшем на обозрение огромные, наполненные молоком груди. Было жарко, день выдался знойный, при виде Терезы мне стало еще жарче. Все мужчины в комнате смотрели на нее с осуждением и вожделением одновременно.
— Стоит ли вам быть здесь? — прошептала я.
От нее пахло табаком. В поисках поддержки я оглянулась на Барраса, но ему было не до того — он наполнял бокал.
— Ее надо отправить домой, Поль. Она сейчас может сделать что-нибудь такое, о чем впоследствии будет жалеть.
— Она не ребенок.
Незадолго до полуночи я услышала голос Терезы в комнате, где играли в карты:
— Весь мой наряд весит не более двух монет по шесть ливров.
Я вошла. Вокруг Терезы толпились мужчины. Три женщины наблюдали за происходящим, сидя в креслах у камина.
— Включая и драгоценности? — спросил депутат Набонид.
— Да. — Тереза раскраснелась, глаза ее остекленели.
— Ставлю луидор. — Депутат Верней бросил на стол монету.
— Есть еще желающие? — Тереза приняла соблазнительную позу. В тишине был слышен только стук и звон падающих на стол монет.
Улыбаясь, Баррас велел слуге принести весы.
Тереза сняла серьги, кольца и отдала их Баррасу. Затем спустила платье с плеча.
Я вышла. Вскоре из комнаты донеслись возгласы и крик Терезы. «Крик победы?.. — подумала я. — Или поражения?»
Вскоре Баррас, некий молодой человек и Тереза ушли втроем.
Сердце у меня упало: не по нему такая жизнь.
4 августа
Утром я направилась в Ла-Шомьер. Хотела приехать туда пораньше, чтобы поговорить с Терезой.
Я нашла ее в будуаре, где она плескала одеколон на шелковое обтягивающее платье, чтобы тонкая ткань прилегала к обнаженной груди.
— Вы пришли с осуждением в глазах, мой друг. — У нее самой глаза были как стеклянные. «Настойка опия», — подумалось мне.
— Я пришла, потому что тревожусь о вас.
Из соседней комнаты доносился плач ребенка.
— Мне кажется, вам стоит быть осторожнее. Печаль повсюду преследует вас — так позвольте же ей наконец догнать. В конечном счете будет не так больно.
— Просто завидуете моему темпераменту. Рекомендую диету: трюфели и сельдереевый суп, они сделают вас горячее. — Она смеялась, но в смехе не слышалось радости.
— Тереза, я люблю вас, но ваше состояние не позволяет нам говорить…
Слезы выступили на ее глазах.
— Смотрите, что вы наделали! — И она бросилась на постель.
— Отчего вы плачете? — Я села рядом с ней и взяла ее за руку. Рука была мягкая, как будто без костей.
— Простите ли вы меня… за Барраса? — спросила она.
— Он вам нравится?
