Послышался детский крик. Я выглянула из окна и увидела Гортензию, преследующую Эжена и Адель.
— У Гортензии есть кузина Эмили, дочь эмигранта, — сказала я. — Ее семья разорена, но ей тоже необходимо образование. Я хотела бы внести за нее плату, однако…
Мадам Кампан согласилась принять в школу Гортензию и Эмили, хотя платить я буду только за Гортензию. Кроме того, мадам Кампан предложила для девочек подержанную школьную форму.
— Адель так часто говорит о вашей дочери. Я считаю ее членом семьи и должна просить прощения за то, что вообще беру с вас деньги.
15 сентября 1795 года, отель «Де Круазе», Круасси
Дорогая гражданка Богарне, мама просила меня ответить на Ваше письмо, поскольку сама нездорова. Она сожалеет, что не сможет приехать повидать Вас, и просила меня поздравить Вас с приобретением дома Тальма, а также выразить сожаление, что Вы отказываетесь от дома в Круасси. Планируете ли Вы перевезти также и корову? Надеемся скоро Вас увидеть. Мама нуждается в развлечениях.
Гражданка мадам Люси Остен де Круазе
Р. S. Мама просила меня рекомендовать Вам гражданина Кальо — отличного повара, который умеет готовить креольские блюда (я тоже его Вам рекомендую!).
18 сентября, Круасси
Дождливые, унылые выходные в Круасси, разбираю и укладываю вещи. Два раза в день хожу навещать Эми.
Она очень ослабела. Грустно видеть ее прикованной к постели; сама она воспринимает сложившееся положение довольно удрученно.
— Если мне хочется чаю, то приходится просить об этом дочь, — жалуется она. — По счастью, Люси все еще кажется, что я имею над ней какую-то власть, но вскоре, несомненно…
— Хотела бы я познакомиться с человеком, который бы мог взять над вами верх, Эми.
Она энергично выругалась. Выходит, жизнь в ней еще теплится.
23 сентября
Новый год! Провозглашена новая конституция. Поздно вечером мы с Терезой смотрели фейерверки из их сада — нет, моего сада! Я измотана переездом, но довольна. Обожаю свой новый дом. Называю его «Шантрен».
25 сентября
Весь день работала в саду. Фортюне обнюхал каждую кочку, облаял каждого жука. Ланнуа начала шить занавеси для спальни (синие нанковые с красными и желтыми геральдическими украшениями). Гостиная сейчас напоминает студию швеи, пол усыпан лоскутками ткани. Хочу обить шесть деревянных стульев и небольшую кушетку. Купила в магазине подержанных вещей арфу работы Рено (правда, не хватает трех струн) и мраморный бюст Сократа. Понемногу новое жилье начинает походить на уютный дом. Здесь все будет просто, но элегантно (надеюсь). Наняла повара Кальо, негра с Сент-Люсии, который готовит и креольские блюда наряду с более привычными. Его мне рекомендовала Эми.
Агат сбежала с птицеловом из Миди, но быстро поняла свою ошибку (от него пахнет курицей) и вернулась. Надеюсь, она не беременна. Гонтье, добрая душа, служит по-прежнему. И это — счастье, ибо он единственный способен добиться молока от моей коровы Клеопатры.
Теперь мне нужны еще возница и садовник. Надеюсь, продержимся, учитывая новые расходы, — хотя бы некоторое время. С деньгами туго, несмотря на щедрую помощь Барраса.
И ВНОВЬ ВОЙНА
Понедельник, 28 сентября 1795 года
В Шантрене так спокойно, что я была потрясена, узнав, что вчера в Ассамблее был бунт. Несколько сотен человек убиты.
— Даже якобинцы начинают думать, что спасти нас может только монархия. — Сабля Барраса чиркнула по камням моего камина. Он только что приехал из Военной школы, где обучает военному искусству группу мужчин: «Моя личная боевая сила, мой Священный Батальон».
— Но почему против бунтовщиков не выставить Национальную гвардию?
— Там все слишком благовоспитанны, — сказал он. — Крепко стоящие на ногах собственники. Многим ли из них приходилось убить человека? Случись стычка, сколько из них дадут деру? Половина, я так думаю. Они хороши для парада, но вряд ли для чего-то еще. Нет, мне нужны закоренелые убийцы, люди, у которых руки пахнут кровью.
— И где же найти таких?
— В тюрьмах, разумеется. Головорезы, убийцы, террористы… — Я предложила еще бренди, и он кивнул. — Я набрал полторы тысячи человек, буквально опустошил тюрьмы.
— Не может быть…
— Мои люди, — усмехнулся он.
Тут мне вспомнились слова Терезы: «Баррас предпочитает мужчин грубых, а женщин — утонченных».
— И чем их больше, тем веселее. Благодарю вас, — поклонился Баррас, будто читая мои мысли.
Он достал часы. Пора было идти, но прежде он хотел задать вопрос: не разыщу ли я гражданина Бонапарта?
— Ходят слухи, что он ведет переговоры с роялистами. На чьей он стороне? Я должен знать. Дело принимает такой оборот, что…
— Но он занят предприятием по изготовлению географических карт.
— У вас, женщин, свои способы… Пригласите его к себе. Для вас это не бог весть что.
Этот предложение неприятно поразило меня.
— Подумайте о судьбе республики, — настаивал Баррас, — о будущем ваших детей.
4 октября
Сегодня гражданин Бонапарт был одет лучше, чем я привыкла его видеть, — в новый синий мундир. Но при этом все равно выглядел нездоровым; наверное, из-за желтоватого оттенка кожи. И, бог мой, эти сапоги на тонких ногах — такие огромные!
Я пригласила его в сад и попросила Агат принести нам кофе с молоком.
— Приготовлено из кофейных бобов с Мартиники, — сказала я. — А молоко — от моей собственной коровы.
Он согласился выйти в сад, хоть, по его словам, спешил и не мог остаться на блинчики. День и ночь трудится над планом по освобождению Италии от австрийцев, так он сказал.
Я улыбнулась.
— Вы говорите это со всей серьезностью.
— Я в это верю.
— Неужели это так просто?
Он не ответил, погрузившись в созерцание солнечных часов.
— Вы не верите в судьбу? — попыталась я привлечь к себе его внимание.
Наполеон резко обернулся ко мне.
— Судьбу можно научиться ублажать, но управлять ею нельзя.
Он странно формулировал мысли, говорил будто афоризмами.
— Я считаю, что поладила со своей судьбой, гражданин Бонапарт, — сказала я, хоть и не совсем поняла, что он имел в виду.
— Бригадир-генерал Бонапарт, — поправил он.
— Простите, я думала…
— На самом же деле… — Наполеон улыбнулся. Он почти очарователен, когда улыбается. — Можете звать меня императором.
