Ходила к врачу по поводу прекращения месячных.
— Вы недавно вышли замуж, мадам? — спросил он.
— Мой муж сейчас в Италии.
— Когда он уехал?
— Двадцать первого вантоза.
[85]
Он задал еще несколько вопросов. Нет ли узлов у меня в грудях? (Нет!) Испытываю ли я страх или тревогу? (Да, о да!) Не страдаю ли от зубной боли? (Страдаю с юности.) Не хочется ли мне отталкивающей или нездоровой пищи вроде моркови, сырой репы, жареной свинины? (Пришлось признаться, что я люблю морковь.) Нет ли у меня страха смерти? Нет ли дурных предчувствий и подавленности? Не охватывает ли меня ужас без всякого повода? Не страдаю ли я от изжоги?
— Отлично, в таком случае вы доносите до срока, — констатировал врач, по-видимому, удовлетворенный моими ответами.
— Не хотите ли вы сказать, доктор Кюсе, что я беременна?
— Я подтверждаю это.
— Но, доктор Кюсе…
— Не надо бояться, мадам, — сказал он, протирая очки полой своего камзола. — Хоть женщинам и не рекомендуется рожать после тридцати лет, вам нет нужды беспокоиться. У вас, как вы сказали, уже есть двое детей от первого мужа, роды существенно расширили детородный канал.
— Но, доктор Кюсе, дело в том, что я просто не чувствую себя… — Груди у меня не приобрели особой чувствительности, живота нет. — А боль, от которой я страдаю? А лихорадка?
— Боль… — Он потыкал пальцем с маникюром мне в бок.
— Иногда очень болит, — объяснила я. — Иногда просто ноет. — В этот момент я почувствовала острую пульсирующую боль.
— Небольшое воспаление в желудке. — Он выписал рецепт на очищающую диетическую жидкость и велел делать ножные ванны в травяном чае.
Тереза расцеловала меня в обе щеки и в лоб, будто благословляя: — Замечательная новость! Ай да Бонапарт!
— Хотела бы я в это верить. Грудь нечувствительна, да еще эта боль…
— Вы принимали олений рог, мускатный орех и корицу, которые я вам посылала? Кипятили ли родниковую воду по моему настоянию?
Я кивнула, чтобы добавить:
— К тому же я пробовала присланное тетушкой Дезире снадобье, сопровождая прием особой молитвой. Потом еще другое; буфетная горничная клялась на мраморной голове Брута, что оно должно помочь.
— И никакого толку?
Я покачала головой. Что-то во мне разладилось.
21 апреля
Сегодня у меня был необычный посетитель. Человек, который избавляет от депрессии.
— Капитан Шарль, — представился он с театральным поклоном. Выглядит молодо; едва за двадцать, я бы сказала; глядит, как настороженный эльф. Красив, исключительно хорошо сложен, приятные черты лица, отличные зубы. Густые черные волосы зачесаны назад и собраны в косицу. Небесно-голубая гусарская форма только подчеркивает необычайный оттенок его светлых глаз — аквамариново-синий.
Кого же он мне напоминает?
— Я только что из Марселя, — объяснил он, — где мне доверили передать вам письмо, — и как по волшебству вытащил конверт из-за мраморного бюста Сократа.
Я улыбнулась, прикрывая лицо веером.
[86] Фокусник!
Написано женской рукой, подпись странная — похожа на детскую.
— Это от матери генерала Бонапарта?
«Сын поведал мне о своей счастливой женитьбе. Примите мое уважение и благословление».
— Как было мило с ее стороны написать, — сказала я, подозревая, что и это письмо составлялось под диктовку Бонапарта.
— Да, матушка генерала весьма добра. — В этот момент в лице у капитана Шарля мелькнуло выражение терзания, заставившее меня усомниться, верит ли он собственным словам.
Послышалось деловитое постукивание собачьих когтей по паркетному полу. С хозяйским видом в комнату вошел Фортюне.
— Что за очаровательная собачка! — Капитан Шарль нагнулся и протянул к мопсу руку. Очаровательная? Большинство посетителей считали моего злого мопса уродливым.
— Умоляю вас, капитан, будьте осторожны. Моя собака кусается.
Фортюне подошел к руке капитана и обнюхал ее. Шарль взял пса на руки и, игриво рыча, потерся лицом о собачью шерсть.
— Обычно он не позволяет прикасаться к себе незнакомцам, — сказала я, удивленная как поведением пса, так и самого капитана.
27 апреля
— Мой протеже сделал свое дело! — Баррас соскочил с лошади. Я подошла к калитке сада, вытирая руки о фартук. Он перешагнул через низенькую ограду, обнял меня и стал кружить. — Я говорил им, что он сможет, но это… это чудо! — Баррас был в директорском облачении, и край его алой пелерины зацепился за розовый куст.
— Поль, подождите. — Я освободила пелерину из шипов. Буфетная горничная, пытавшаяся вывесить ковер на каменной ограде, уставилась на нас с оторопью.
— Невероятно. Даже я не ожидал! — Он раскраснелся и запыхался от столь бурных проявлений юношеского пыла.
— Итак, дядюшка Баррас, — улыбнулась я, указывая ему на садовую скамью, — может быть, мне удастся убедить вас сесть? А затем я вся — внимание. Не хотелось бы вас торопить, но поделитесь же со мной упомянутым чудом. — Я сняла фартук и протерла им садовую скамью. — Которого протеже вы имеете в виду? — У Барраса их было множество.
Он стал расхаживать по садовой дорожке, поддевая ногами камушки.
— Вашего мужа, кого же еще!
— Бонапарта? — Я прислонилась к спинке скамьи и сдвинула шляпу так, чтобы солнце не светило в глаза.
Баррас хлопнул в ладоши:
— Он одержал победу!
Я недоверчиво улыбнулась:
— Так скоро?
— Да, при Монтенотте. — Баррас махал в воздухе руками, как сумасшедший. — И с какими силами! С этой голодной, жалкой Итальянской армией, которую директора так неохотно вручили ему. — Он снова принялся ходить по дорожке, время от времени перебрасывая пелерину через плечо. — Разве я не говорил, что вижу в нем талант? Я им твердил, что он сможет. Теперь им придется признать, что я был прав. Ха!
29 апреля
Еще одна победа! На этот раз при Миллезимо. Я повесила на стену кабинета карту, булавками с флажками отмечаю на ней продвижение Итальянской армии. Так поступал Бонапарт, планируя кампанию.
4 мая
Лихорадка. Опять болит бок, сегодня утром что-то совсем остро. Скоро с визитом явится доктор Кюсе.
