Три часа пополудни
Доктор Кюсе буквально склонился передо мной.
— Мадам Бонапарт! — воскликнул он, причем прозвучало это как «Бон-а-Партэ». — Весь Париж в лихорадке. Четыре победы, и всего за четыре дня! Моя жена просто сама не своя: я сказал ей, что моя почетная пациентка — жена нашего славного полководца. Узнав, что сегодня я иду к вам консультировать, она едва не упала в обморок. Осмелюсь спросить, нет ли у вас какого-нибудь пустяка, чего-нибудь такого, к чему прикасался наш герой? Прекрасно подошел бы носовой платок, но еще лучше, может быть, волосок генерала Бон-а-Партэ? Я с радостью отказываюсь от платы за визит. Нет! Я настаиваю, не вставайте. Я сам поищу. В этом ящике? Эта щетка?
Я кивнула, не находя в себе сил протестовать и досадуя, что щетку не вычистили.
— Ах да! — воскликнул доктор, вытянул из щетки длинный темный волос и стал рассматривать его на свет. Потом повернулся ко мне. Глаза его блестели. — Это для жены, разумеется. Вы же знаете, каковы женщины.
5 мая
По-прежнему лежу. Только что у меня была Тереза — привезла травяные лекарства и хорошее настроение. Показала мне статью в газете «Друг Людовика». Кто-то прислал в нее стихи в мою честь, однако автор не подписался.
— Кажется, я догадываюсь, кто это, — сказала Тереза. — Наш Умник.
Капитан Шарль? Тереза нарекла его Умником за сметливость и озорство.
— Не говорите глупостей, Тереза, — ответила я, натягивая одеяло до подбородка. — Он на десять лет младше меня.
И, во всяком случае, я подозреваю, что обаятельный капитан принадлежит к тому типу мужчин, которые только кокетничают с женщинами, но не более.
— Молодые люди вас обожают. Взгляните на Бонапарта — он на шесть лет младше вас. А Лазар? На сколько?
— На пять, — сказала я, розовея.
Без даты
Начинаю понемногу поправляться. До чего же противно болеть!
24 мая
Цветы начались внезапно. И с такой болью! Боялась, что умру. Чувствовала себя легкой, будто могу повиснуть в воздухе и полететь. Лизетт укрыла меня простыней.
— Я тут все запачкала, извини, — проговорила я и закрыла глаза.
В тот же день, позже
— Мадам Бонапарт, вы выздоравливаете, болезненное состояние матки проходит, но я с горечью должен сообщить вам, что вы не…
Больше не беременна, увы.
— А была?
Доктор Кюсе поскреб подбородок.
— Может быть, запруда?
Это еще что?
Без даты
Из книги мадам Кампан: «Запруда представляет собой образование в матке, которое по ошибке может быть принято за плод. Врачи утверждают, что запруды являются следствием зачатия и не могут возникнуть без соития. Беременность, как считается, также не может возникнуть благодаря воображению. Поэтому всякий раз, когда возникает запруда, можно утверждать, что имело место сожительство с мужчиной».
28 мая
Начала письмо Бонапарту — хотела сообщить ему, но не смогла.
Штаб в Милане, 20 прериаля
[87]
Каждый день вокруг меня скачет смерть: стоит ли жизнь такой суеты? Прощайте, Жозефина. Оставайтесь в Париже, не пишите. По крайней мере, уважайте мое уединение. Тысячи ножей воткнуты мне в сердце; не загоняйте их еще глубже.
Б. П.
23 прериаля
Жозефина, где Вы будете, когда получите это письмо? Если в Париже, горе мне! Ничего не остается, кроме смерти.
Б. П.
Около четырех часов пополудни
Тереза разглядела в моих глазах тревогу.
— Что случилось?
Я призналась ей в своих страхах. Сказала, как беспокоят меня письма Бонапарта.
— Не знаю, что думать. Его письма меня пугают. Он как будто в лихорадке. То велит мне быть острожной, заботиться о здоровье, не приезжать в Италию, то через несколько дней — что покончит с собой оттого, что я не приехала!
— Вам не кажется, что он немного?.. — Она покрутила пальцем у виска.
У меня по щекам потекли слезы.
— Нет, конечно же нет! — В глубине души именно этого я и опасалась. — Он так расстраивается, что, боюсь, может…
— Встать перед пушкой?
Я кивнула, опустив глаза на свои руки. Руки женщины, которая гораздо старше меня. Они никак не могут быть моими.
— Он хочет, чтобы я была рядом с ним.
— Так поезжайте.
— Тереза! Поле битвы — неподходящее место для женщин. А как же Гортензия и Эжен?
— За ними будет присматривать тетушка Дезире.
— Но мое здоровье…
— Вы поправляетесь.
Я откинулась на спинку кресла.
— Так вы полагаете, мне надо ехать? — Такое чувство, будто я обречена.
Тереза взяла меня за руку.
— Помните, как было во время террора? Как мы стремились обрести значимость, которой не ощущали?
Я нетерпеливо кивнула. При чем здесь это?
— Так вот, та история еще не завершена, — сказала она. — Я понимаю: нам хотелось бы думать, что все в прошлом. Мы танцуем, играем в карты, ходим в театр. Я признаю это. Я сама — первая на празднестве и уезжаю с него последней. А почему нет? Мы уцелели. Смерть похлопала нас по плечу, но мы спаслись. Жизнь коротка, так отчего не наслаждаться ею? Но мы обманываем себя. Республика пошатнулась. На кону все то, за что умерли наши любимые. Наша любимая республика вот-вот падет, а мы стараемся не замечать этого и продолжаем танцевать.
— Но, Тереза, какое это имеет отношение к тому, ехать мне в Италию или нет? Спасение республики не имеет со мной никакой связи, — начала я сердиться.
— Тогда согласитесь, что оно напрямую касается вашего мужа!
Да, вполне возможно, многое зависит от Бонапарта, уж не знаю почему. В глубине души я полагаю, что он может спасти нас. И хуже того — что нас действительно надо спасать.
27 прериаля, полдень
Моя жизнь — бесконечный кошмар. Тяжелое предчувствие не дает мне дышать. Я более не живу. Я потерял более чем жизнь, более чем счастье, более чем покой. У меня почти не осталось надежды. Если Ваша болезнь тяжела, предупреждаю: я немедленно выеду в Париж.
Б. П.
ВОКРУГ СОБЛАЗНОВ
19 июня 1796 года, до полудня
