Адам набирает темп, втыкает сильнее и глубже, его пальцы впиваются мне в груди. Грязные слова так и сыплются мне на голову – шлюха, развратница, блядина, шалава… Похоже, мне нет нужды еще что-то говорить. Прикрываю глаза и притворяюсь, что я не здесь. Я всего лишь тело, нагнутое раком на стиральную машину. Я занимаюсь стиркой.
Забываю обо всем, кроме необходимости покрепче держаться, но Адама, похоже, это не заботит. Наконец он ослабляет захват и откидывается назад, когда ритм его тела начинает брать бразды правления на себя. Сейчас он кончит.
И тут моя кожа вспыхивает огнем, а по всему телу пробегает дрожь мучительного облегчения. Не могу скрыть теплых волн удовольствия, омывающих тело. А Адам извергается так вулканически, что, клянусь, едва ли не чувствую, как его горячий заряд выстреливает мне прямо в матку. Дело сделано.
Разум у меня в голове – мой собственный, но тело – это тело Саммер. Когда Адам пришпиливает ее к стиральной машине и якобы насилует, она кончает. Может, как раз поэтому это ее любимая вещь на борту. Вон оно как…
* * *
Адам под душем. Дверь, ведущая туда из салона, закрыта, и мне не хочется выяснять, заперта ли она. Может, Саммер сейчас юркнула бы за нее, вращая бедрами, и присоединилась к нему.
Но сейчас я просто не могу заставить себя даже заглянуть туда. Кое-как перемещаюсь в носовую каюту и кидаюсь на кровать.
У меня такое чувство, будто я уже вовек не отмоюсь, но Адам и не подозревает, что что-то не так. Радостно напевает под шум воды, отчаянно фальшивя.
Впрочем, чего удивляться-то? Делиться экстравагантными подробностями половой жизни обычно не принято, даже с сестрами. Как там Адам это назвал? «Жесткий трах»? Не, «трах-жесткач». Словечко, конечно, пакостное, но это явно из области их совместных фантазий. Мужчины не говорят такого рода вещи, когда вас и вправду насилуют.
Адам любит Саммер. У них будет ребенок. Он говорил грязные вещи, но его руки бродили по телу Саммер в нужных местах и нужным образом, и да, он был груб, но не настолько груб, чтобы навредить ребенку. Конечно, Саммер изложила мне изрядно отфильтрованную версию их сексуальной жизни, но в том, что она мне рассказывала, была значительная доля правды. Они просто повернуты друг на друге. Пусть и в довольно извращенной манере. Мне следовало бы знать, что не бывает идеальных мужчин. Поэтические слова, красивые жесты… Все это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.
Самое паршивое во всем этом – это что я не хочу, чтобы он это делал. Меня никогда не пёрло от БДСМ, я никогда не видела нужды притворяться, что якобы не хочу секса или что кайфую, когда меня шлепают по ходу соития. Я ведь почти остановила его. Несколько слов могли бы вообще все это прекратить. «Я не Саммер. Я не та близняшка».
Но то, что я теперь – Саммер, возобладало над всем остальным. Адам хотел меня. Он был внутри меня. Это мое тело вызвало у него стояк, мое тело заставляло его так двигаться. И если даже сама я этого не хотела, то мое тело было ничуть не против.
Адам делал то, что любила Саммер. У них даже есть собственное дурацкое словечко для этого. «Трах-жесткач». У них должно быть и кодовое стоп-слово тоже, но она не произнесла его. Он не был удивлен, когда его жена кончила. Чмокнул ее во всклокоченные волосы и свалил в душ.
Я сама загнала себя в подобную ситуацию. Это я заставила Адама делать то, что он никогда не сделал бы. Он нормальный мужик. Если б он знал, что натворил, то умер бы от стыда. И возненавидел бы меня, как никого другого.
Теперь я не могу ему ничего рассказать.
Никогда не смогу.
Лежу на спине, задрав ноги над головой. Может, заодно и сила тяготения поможет… Вирджинии исполнится шестнадцать меньше чем через месяц. Не исключено, что это мой единственный шанс.
* * *
Я не знаю условного стоп-слова Саммер.
И не знаю никаких ее паролей. Как я думаю залезть в ее телефон, электронную почту, ее аккаунт на «Фейсбуке», ее банковский счет?
Можешь ты забыть кодовое слово? Такое вообще бывает?
Быстренько опускаю ноги в нормальное положение, когда Адам появляется из душа. Он гоголем ходит вокруг, весь такой небрежный и полностью занятый какими-то своими мыслями, пока я пытаюсь впервые как следует рассмотреть его обнаженное тело.
На мне все еще это развратное розовое белье. Какой там цвет чистоты и невинности!.. В мире Саммер и Адама розовый – это лишь один из оттенков секса. Проскальзываю под простыню, прежде чем Адам успевает ухватить меня взглядом. Как бы ему не захотелось добавки… Но он почти не смотрит на меня. Натягивает «боксеры», одновременно глядя в свой телефон.
– Мне нужно забрать Тарка, он сейчас дома у моей тети, – бормочет Адам. – По-моему, твое вчерашнее появление его чуть ли не испугало – ты так похудела, так сильно загорела… Мне показалось, что и у тебя самой были некоторые трудности…
– Нет! – протестую я – хотя, конечно, он совершенно прав. После обнадеживающего открытия того факта, что любимый сынок по-прежнему и двух слов связать не может, мой страх перед Тарквином возвращается. Малец, может, и не способен сдать меня, но я совершенно не представляю, как вести себя в его присутствии.
– Эй, все нормально, я все понимаю, красавица! – окликает меня Адам. – Со мной то же самое было, когда умерла Хелен. Смотришь на этого малютку и вроде понимаешь, что должен его любить, но самому так тяжко… Я видел это вчера у тебя на лице. Ты никак не могла с ним законтачить. Словно забыла, как это быть его мамой.
Вид у меня, должно быть, такой же ошеломленно-испуганный, как я себя чувствую, поскольку голос Адама смягчается.
– Малыш, я вовсе не хотел тебя обидеть, – негромко произносит он. – Давай не будем спешить с Тарком. И я по-любому не хочу тащить его на «Вирсавию» после всего, что произошло. Как-то это пока стрёмно. Ничего, если я ненадолго оставлю тебя в одиночестве? Заброшу пока белье в прачечную и прикуплю еще продуктов… Могу попросить Дэниела, чтобы побыл с тобой.
– Да! – говорю я. – То есть нет! Да, оставляй, и нет – нет нужды присылать Дэниела.
Доктор должен держаться подальше от моего тела! Не хватало еще, чтобы он полез со стетоскопом к моей груди. Могу представить себе его физиономию, когда он переместит инструмент с левой стороны моей грудной клетки на правую. Такое выражение на лице было у всех врачей, которые меня в жизни прослушивали. Не столько удивление, сколько удовольствие от возможности озвучить кое-какие медицинские термины, которые они не использовали со времен учебы в медицинском. «Декстрокардия! Правостороннее расположение сердца по-латыни», – торжественно объявляли они, причем все, похоже, были уверены, что до них я этого слова в жизни не слышала.
Так что никаких больше Дэниелов. Единственно, чего мне сейчас хочется, это побыть одной.
Адам протягивает руку к простыне и сдергивает ее. Я чувствую себя совершенно голой, когда его глаза шарят по моему телу. После испытанного в море я по-прежнему совершенно не похожа ни на Айрис, ни на Саммер. Кожа загорелая, грубая. Он прижимается лицом мне к животу, более плоскому, чем когда-либо. Жду, когда последует замечание о скелетной худобе и потере веса. Горе, милый, это все горе!
