– Срок был очень ранний, – отвечаю я. – Я только успела узнать, что беременна.
Дэниел намекает, что после выкидыша у меня могут быть осложнения и что мне все равно надо понаблюдаться.
– Лучше бы все-таки сказать Адаму… Вам не стоит пробовать забеременеть опять еще как минимум три месяца.
Пропускаю этот совет мимо ушей, естественно. По какому-то вдохновению вешаю голову и выламываю руки, будто бы от стыда.
– Жаль, что не знала этого раньше, – лепечу я.
Дэниел стреляет в меня взглядом. Уж не прячется ли за его золотистыми глазами лукавая улыбка?
– Вполне можно понять, – говорит он, немного помолчав. – Вы встретились после такой долгой разлуки… Но особо по этому поводу не беспокойтесь. Так скоро после выкидыша вряд ли стоит ожидать повторной беременности.
Вот и еще одна причина не сообщать Адаму, что никакая я не беременная. Помимо того, что беременность доказывает, что я действительно Саммер, Адаму и в голову не придет предохраняться.
Ну как я могу пройти через подобный кошмар и не получить в конце игры хоть какой-то утешительный приз? По-моему, сто миллионов долларов – вполне честная компенсация за жертвы, на которые пришлось пойти. Деньги будут нелишними, поскольку работа ни юристом, ни медсестрой мне уже не светит.
Дэниел опять заводит мотор, и автомобиль скользит дальше, спускаясь к «Ля Бель Романс».
– Итак, о чем мы там говорили до этого, дитя океана? – спрашивает он. – Ах да. О проблемах со здоровьем Тарквина. Давайте все-таки обсудим их…
* * *
Но вопросы про Тарквина никогда не могут быть сложнее самого Тарквина. Уже дергаюсь, еще только вылезая из машины. Я и без того все запутала, заставив одного мужчину думать, что я беременна, а другого, что нет, а вот теперь должна еще и натурально вступить в бой с какой-то мелкой козявкой…
Затормозили мы возле бунгало, стоящего в роскошном саду. Это дом матери Дэниела – или, как ее называет Адам, тети Жаклин. Высокая и статная, как статуя, с длинными, сложно заплетенными волосами и обворожительной улыбкой, она проводит нас в свою гостиную, где ожидает Адам с несколькими другими Роменами.
– Мама приехала! – кричит Жаклин Тарквину, когда мы входим, но этот маленький бесенок уклоняется от меня. Зарывается в подушки дивана, пряча лицо и хныкая. Адам оторопело переводит взгляд с него на меня.
Я планировала подхватить ребенка и так сильно сдавить его в объятиях, чтобы заглушить любые его протесты, но меня словно приморозило к месту.
На выручку мне приходит Жаклин. Выдергивает Тарквина из его укрытия и с размаху впихивает мне в руки. Прежде чем я успеваю уронить его, наматывает вокруг нас разноцветную полосу ткани, привязывая его мне к животу.
– Вот как детишки наказывают своих мам, когда те пропадают так надолго! – произносит она своим теплым музыкальным голосом, словно наказание со стороны собственного ребенка – это ах как восхитительно. – Он должен опять научиться вас любить. Бедняжка страдал в больнице, а вас там с ним не было. Он же не знает, через что вам довелось пройти…
Черт. Я так и не задала ни единого вопроса про ту операцию. Стала бы Саммер сейчас разматывать пеленки, чтобы посмотреть, как заживает порезанная пиписька? Или это будет выглядеть стрёмно?
Тарквин так и изворачивается внутри самодельной перевязи, и я моментально покрываюсь по́том. Совершенно исключено, что с этим бьющимся зверенышем, намертво пристегнутым ко мне, я продержусь хоть сколько-то долго. Буквально через какие-то секунды моя рубашка маслянисто прилипает к телу. Запах совершенно тошнотный. Я что, наступила на собачью какашку?
И тут возня прекращается. Тарквин расслабляется и начинает гугукать. Жаклин смеется и хлопает меня по спине.
– Так вот почему мы были таким букой, да, сладенький? – воркует она. – Теперь, когда мама опять здесь, можно ни о чем не беспокоиться. Ванная комната – дальше по коридору, слева.
– Ванная? – недоумеваю я.
– У вас что-то с обонянием? – озадаченно спрашивает тетя Жаклин. – Вам нужно поменять пеленки, мамаша! В ванной есть столик для пеленания. Держу его для внука. Там есть все, что нужно.
Ну вот: я намертво примотана к другому человеческому существу, которое только что обосралось, и теперь мне нужно устранить последствия.
– Ну и денек, ну и денек… – обморочно повторяю я, на неверных ногах заваливаясь в ванную, где пытаюсь сообразить, как справиться с тошнотворной задачей. Почему Адам не вызвался сделать это вместо меня? Разве матерям не полагается дать передышку, когда они беременны и убиты горем? Не говоря уже о том, что правая рука у меня так еще и не зажила. Неужели всем плевать, если я подцеплю какую-нибудь инфекцию?
По крайней мере, сейчас на меня никто не смотрит – никто, не считая этого бессловесного исчадия, во всяком случае, – и упаковка одноразовых подгузников, которую я нахожу под столиком для пеленания – о радость! – оказывается с инструкцией на английском языке. Затаив дыхание, заставляю себя посмотреть на результат недавней хирургической операции. Уф! Дитяти натурально сделали обрезание.
Надо как-то исправлять ситуацию, причем кардинально. Сколько еще подгузников мне предстоит поменять? Тарквин вполне уже взрослый, чтобы уметь пользоваться горшком. Я уверена, что есть ясли, где детей приучают к горшку, когда родителям эта премудрость не под силу, – по крайней мере у нас, в Австралии. Но тут… Может, оставить его с тетей Жаклин, пока она с ним не справится? Судя по ее виду, она способна решить эту задачу буквально за пару дней.
Больше не могу задерживать дыхание. Делаю вдох и едва не отдаю концы. Можно ли использовать утреннюю тошноту как повод больше не менять подгузники? Хотя, блин, нельзя же упоминать про беременность при Дэниеле! Не хватало еще, чтобы он видел, как я вру Адаму…
Короче, жизнь быстро идет на говно. Адам прётся от БДСМ, Дэниел в курсе, что моя беременность – фальшивка, а я ни хрена не знаю, как нянчиться с Тарквином…
Нужно поскорей сбагрить дитя в ясли, но для начала надо как-то пережить сегодняшний день. А прямо сейчас – пережить эту смену подгузников. На хера вообще людям дети?
«Ты быстро учишься», – повторяю себе. В один прекрасный день я выясню ответы на все эти вопросы. Выясню, что за проблемы со здоровьем у Тарквина и какой стороной приделывать этот чертов подгузник. Я понемногу вступаю в жизнь другого человека, но день за днем она все больше будет становиться моей собственной жизнью. Понадобится ли от меня хоть какое-то притворство уже через год или два?
С чистым подгузником на жопе Тарквин – Тарки – весело пинается ногами и тянется к моей шее. Запихиваю использованный подгузник в мусорное ведро и беру его на руки.
– Ну и денек, – бормочу я.
– Мамамамама! – лепечет он.
Это совершенно бессмысленная белиберда, но сейчас как раз в тему. Вываливаясь обратно в пределы слышимости, громко восклицаю:
