Одной рукой глажу его по волосам, другой включаю телефон. Щелкаю на значке приложения электронной почты. Ничего себе циферка: 208! Двести восемь новых писем, начиная с апреля. Большинство – от одного и того же отправителя. От Бена.
Руки дрожат, когда я открываю самое свежее письмо, датированное сегодняшним днем.
Наверное, ты гадаешь, зачем я посылал тебе все эти сообщения. Нет, ничего я не подозревал. Это было просто нечто вроде психотерапии, полагаю. Непохоже, чтобы у меня было еще с кем поговорить.
Я хочу, чтобы ты знала: я не ненавижу тебя. Я всегда думал, что это Саммер получит бабло, но, по-моему, ты типа как заслужила эти деньги. Просто дело в том, что я не могу во всем этом участвовать.
Сегодня ближе к вечеру я собирался выпить с Ноем пивка, и, полагаю, все-таки выпью, но потом улечу обратно в Нью-Йорк, и ты больше никогда обо мне не услышишь. Я хочу, чтобы знала: я никогда тебя не выдам. И что ты самая большая тупица, какую я только встречал.
Люблю тебя вечно,
Бен
Слезы сыплются на экран. Вытираю их подолом платья. Естественно, это тот имейл, который и следовало ожидать от Бена. Не могу поверить, что ожидала требований, разговоров о деньгах, угроз меня выдать. Как я только могла подумать, что мой брат на такое способен!
Мне бы сейчас испытать облегчение… Я опять выкрутилась и могу продолжить свое существование в роли Саммер. Но все, о чем могу сейчас думать, – это как я все-таки скучаю по брату, как мне его не хватает. И что все это время он слал мне письма.
Открываю другое сообщение.
Тут так много народу… В час пик мы набиваемся в сабвей, как сардины в банку. Но я чувствую себя совершенно одиноким, как посреди океана. Кажется, будто я – единственное человеческое существо, оставшееся в живых.
Читаю третье, четвертое, пятое… Тарквин лежит у меня на коленях, тяжелый, горячий и неподвижный, дыхание у него медленное и ровное. Нужно выяснить, здесь ли Вирджиния, но я никак не могу оторваться от писем Бена. Они когтями вцепляются мне в сердце.
Ты единственная понимала, каково это – быть гомосексуальным сыном Риджа Кармайкла…
Ты-то знала, что мне совсем не интересно соревноваться за это наследство. Даже если б я не был геем, то все равно не стал бы плясать под дудку отца, только чтобы получить деньги, которые ему следовало бы разделить поровну между всеми нами…
Когда я был маленьким, то всегда хотел, чтобы это мы с тобой были близнецами…
Вновь и вновь Бен говорит мне, что после смерти отца я единственный человек, который любит его. Когда у них окончательно разошлись пути с моей матерью и сестрой? Он не вдается в подробности. Но ему просто невыносимо звонить Аннабет. Он на дух не переносит звонить Саммер. Без меня у Бена такое чувство, что у него не осталось вообще никакой родни.
…кровь у нее на ноге. Я столько раз пытался тебе сказать, что она сделала это специально…
Он имеет в виду Саммер? Что именно она сделала специально? Порезала ногу, когда наш тузик перевернулся? Зачем ей было это делать? Гоняю глазами по строчкам, пропуская слова. Здесь слишком много электронных писем, чтобы прочитать их абсолютно все, но мне нельзя идти на риск и брать телефон с собой в больницу, а я не знаю, когда у меня еще выпадет шанс прочесть их.
Если Вирджиния дрыхнет в гостевой комнате, можно уложить Тарквина в детской и потихоньку смыться. Ничего такого с ним тут до утра не случится. Разве что Вирджиния подивится, каким это, блин, образом он самолично улегся спать, но она по-любому не догадается, что я была здесь.
Я столько раз пытался тебе сказать, что она сделала это нарочно! Она просто наслаждалась твоим унижением.
Нет, это он не про тузик.
Про тот конкурс. Мне четырнадцать лет, я в купальнике и золотой короне, и все таращатся на меня, все думают: «Ты не выиграла. Вы хоть и близняшки, но ты уродина».
Хочу возразить Бену. Да, Саммер нарочно дала мне победить, но он, похоже, считает, что и раскрыла она меня тоже нарочно. Как она могла так сделать, чтобы по ноге у нее побежала кровь? Он думает, что девчонки способны вызывать месячные по собственному желанию?
Не знаю ответа. Не могу даже примерно представить, в чем он, но это не значит, что Бен ошибается.
– Ты прав, Бен, – шепчу я. – Такой тупицы, как я, ты и вправду в жизни не встречал!
Тарквин ворочается во сне. Кладу телефон, подсовываю под мальчишку руки и с трудом поднимаюсь на ноги. Он так вырос.
Крадусь в его спальню и укладываю его в кроватку. Засовываю ему в руки его любимого плюшевого медведя, подтыкаю легкое одеяльце.
Кем я пытаюсь быть?
Я врала своей матери, своему брату, Тарквину, Адаму. Врала всем без исключения в Уэйкфилде. И все это для того, чтобы пытаться быть Саммер.
Но что представляла собой Саммер? Никто не без греха, но я всегда упорно закрывала глаза на ее недостатки. Подколки насчет моего имени. Запугивание меня фильмами ужасов. Подчеркивание того факта, что она родилась первой, что все внутренние органы у нее на нужных местах. Мелкие безобидные грешки. Не то чтобы она делала это специально. Или все-таки да?
На цыпочках крадусь обратно в хозяйскую спальню. Ночь уже полностью вступила в свои права, но эркерное окно серебрится от света. За ним встающая луна взрезала темный океан сверкающей дорожкой. Я почти вижу, как по этой жемчужной полоске скользит «Вирсавия», раскинув на бабочку грот и геную, словно огромные белые крылья. Бросаю взгляд на часы. Адам наверняка еще в нескольких часах хода к северу отсюда.
Бен ничем не похож на Саммер. Начинаю думать, что он натурально ненавидел ее. И что Бен гораздо умней и проницательней меня.
Забредаю в ванную комнату и встаю перед двойным зеркалом. В нем я лишь темный силуэт, освещенный со спины лунным светом, льющимся из спальни.
– Я – Айрис, – произношу я вслух. – Я левша, и сердце у меня не с той… нет, с той, с нужной стороны тела, ведь «право» – это всегда правильно. Я играю на фортепиано и люблю море. Моя сестра погибла в марте, но у меня по-прежнему есть брат. А теперь я еще и мать. У меня есть ребенок, которому нужно, чтобы я была самой собой.
Завещание моего отца ставило своей целью гарантировать, что его королевство останется единым и неделимым, но при этом разделило нечто куда более важное – его семью. Если б все семеро отпрысков Кармайкла унаследовали по кусочку семейного состояния, как это сделали многочисленные ветви клана Роменов, пожалуй, мы научились бы кооперироваться, чтобы сообща продолжать семейное дело. Ромены расширили сферу своего влияния, открывая бюро путешествий по всему земному шару, работая вместе, чтобы создать собственную империю. Если б отпрыски Кармайкла преодолели свои разногласия, чего бы мы могли достигнуть?
