– Это февраль, ты сказала? – спросил Колин.
Я кивнула.
– Да. Прешес, вы же тогда жили в Лондоне, правильно? Великобритания не объявляла войну Германии до сентября, поэтому мне интересно, как это отражалось на вас и ваших друзьях в начале того года? Вы беспокоились по поводу происходящего в Европе?
Она так долго молчала, что я решила, что она меня не услышала. Когда же она, наконец, заговорила, ее взгляд не отрывался от сложенных на коленях рук.
– Мы все жили своей жизнью. – Она устало пожала плечами, словно груз воспоминаний внезапно стал невыносимо тяжелым. – Европа казалась такой далекой. Но внезапно, когда мужчины, которых мы знали, записались в добровольцы, мы столкнулись с реальностью. Это можно сравнить с тем, что ты забыла запереть дверь. Пришел вор и обокрал – это же не должно стать для тебя сюрпризом? Но для меня стало. Это самый худший сюрприз, правда? Тот, которого ты никак не ожидаешь.
Последнее слово застряло у нее в горле. Я села на свое сиденье. Что-то из ее слов отозвалось во мне тревогой. Может, упоминание вора и неотступно преследовавшее меня ощущение, что мою маму и мое детство украл такой же скрытный незваный гость? Но было что-то еще, темное, что пряталось за словами Прешес, в том, как менялся ее голос во время рассказа, что-то более катастрофическое, чем объявление войны.
– Вам, янки, это понравится, – произнесла Арабелла, прервав неловкую паузу. – Вы всегда шутите насчет британской сдержанности. Вот статья в том же журнальчике со сплетнями. Называется «И мир сказал». Датирована тринадцатым сентября 1939 года – чуть больше недели после объявления войны. Тут фотография свадебной церемонии, а под картинкой надпись: «Среди множества свадеб, проводимых в спешке из-за сложившейся неприятной ситуации…» Ха! Я, наверное, впервые слышу, чтобы Вторую мировую так эпично приуменьшили. Даже я впечатлилась, хотя и англичанка.
Колин на секунду повернулся к Прешес.
– А свадьбу моей бабушки тоже «проводили в спешке»?
Прешес покачала головой.
– Нет. Ее планировали задолго до этого. Хотя из-за войны я и оказалась на свадьбе. Подружки Софии поспешно вышли замуж. Одна тут же забеременела и с самого начала тяжело переносила беременность, а вторую увезли на остров у побережья Шотландии, чтобы она жила с семьей, пока ее муж проходил подготовку. Софию я знала не так давно, но мы уже стали близкими подругами. Я была счастлива присутствовать на ее свадьбе.
– И Ева?
Короткая пауза.
– Да. И Ева.
Я задумалась.
– Прешес, вы не знаете, обручились ли Грэм и Ева?
Она отвернулась к окну. В салоне раздавался лишь шорох шин. Наконец, заговорив, она не отрывала глаз от плотно сжатых рук на коленях.
– Мне кажется, они оба хотели брака. – Она опустила голову. – Но затем вмешалась судьба.
– Под судьбой вы подразумеваете войну?
– Кто-то мог бы так сказать. Но Ева считала, что судьба – это то, что случается с другими. Словно она могла контролировать абсолютно все.
Колин снова бросил на меня взгляд через зеркало. Я откинулась в кресле. Я хотела спросить ее об обрезанных фотографиях Софии, но понимала, что Прешес хочет сменить тему.
– Кажется, у Арабеллы есть еще вырезки. Хотелось бы послушать, что вы думаете о них и о том, как на ваш выбор в одежде повлияла эпоха, в которую вы жили.
– Хорошо, – тихо произнесла она, а затем снова отвернулась к боковому окну и провела так весь остаток поездки.
Когда мы прибыли в Овенден-Парк, весенний ветерок разогнал облака, а полуденное солнце окрасило поля в оттенки шалфея, лайма и оливок. Окруженный забором из булыжника пейзаж разбавляли лишь случайные фермерские домики, пастбища для овец или пахотные земли. Как же сильно он отличался от знакомого мне пейзажа Джорджии: красноглинья под выгоревшей летней травой, хлопковых и соевых плантаций. Казалось, будто кто-то окунул кисть в разные цветовые палитры и изобразил два нежных образа того, как должен выглядеть дом. Эффект зритель получал одинаковый – сладкое томление в груди, возвращающее в детство, пускай и на мгновенье.
Колин припарковал «Ленд Ровер» на дорожке; распахнулась входная дверь, и пес, очень похожий на Джорджа, рванув вниз по парадным ступенькам, обежал внедорожник и сел с моей стороны. Джордж принялся бешено скрестись в дверь, и я тут же открыла ее, пока он не залил меня слюнями окончательно.
– Извини, – сказал Колин, открывая мою дверь шире, но извинения в его голосе не чувствовалось. – Это Шарлотта, сестра Джорджа – да, как принцесса Шарлотта. В прошлый раз ты ее не видела, потому что она была у моего отца. Они сейчас, наверное, найдут порядочную лужу или коровью лепешку, в которой можно покататься, но покуда они довольны…
– Точно, – сказала я и вышла на улицу, надеясь, что пса удастся помыть перед воскресным возвращением в Лондон. Я проследовала за Колином к задней двери машины, где его родители помогали Прешес выйти из автомобиля. Я увидела, как Прешес поцеловала отца Колина в щеку и на мгновенье, блеснув на свету кольцом, ухватила его за подбородок рукой с набухшими венами. Такой обмен нежностями напомнил мне, что Прешес приняла семью Софии как свою собственную. И это принятие стало взаимным.
Я поприветствовала Пенелопу. Та повернулась к мужчине, стоявшему рядом с ней.
– Мэдди, это мой муж Джеймс. Ему не терпится с тобой познакомиться после того, как он так много слышал о тебе.
Я бросила взгляд в сторону Колина, который просто отвернулся в сторону, и пожала руку его отца.
– Очень приятно.
Отец Колина, высокий, подтянутый и худой – хоть и разменял уже седьмой десяток, – имел вид пышущего здоровьем человека, проводящего много времени на свежем воздухе. Его белокурые волосы поседели на висках, но все еще оставались густыми и волнистыми, что было совершенно несправедливо по отношению к большинству представителей женского пола.
Я замерла, пожимая его ладонь, пристально изучая его лицо и не понимая, что же меня в нем зацепило. У них с Колином было одинаковое телосложение и цвет лица, но глаза Джеймса оказались карими, а не голубыми, и переносицу не украшали веснушки. Хотя улыбка была точь-в-точь как у Колина, подтверждая их родство. Улыбка на полных губах, сохранивших свою мужественность, могла показаться насмешливой, но наклон головы и ямочка на подбородке делали ее не просто очаровательной, а сногсшибательной.
– Что-то не так? – спросил Джеймс.
– Нет, вовсе нет. – Я вынула свою ладонь из его, но все еще продолжала смотреть на него. – Наверное, пытаюсь понять, в кого пошел Колин.
– После того как мы посмотрели на фотографию, которую вы нашли в вещах Софии, мы с Пенелопой решили, что он – точная копия своего двоюродного деда Грэма.
Я кивнула.
– Да, но и в вашем лице есть что-то знакомое. Мне придется снова перебрать фотографии Софии, где она еще молода. Может, это где-то там.
