Один из ассистентов принес салаты для нас с Хеллер. Мы не разговаривали с того самого интервью с Талли Марабонт, так злились друг на друга. Однако, понаблюдав несколько минут за Хеллер, жующей одинокий лист латука, я не выдержала:
— Ты должна съесть все! А затем еще один салат и протеиновый коктейль! Ты очень усердно работаешь, и тебе нужно восстановить силы.
Я говорила как моя мама, но это было то, что нужно.
— Людям, которых через несколько секунд будут фотографировать в высоком качестве в белом облегающем комбинезоне, нельзя есть, — ответила Хеллер. — Думаю, денька через два я наконец смогу пообедать.
— Ты можешь надеть прелестный пуховый жилет поверх твоего белого комбинезона, — предложила я, а затем выпалила, не удержавшись от любопытства: — Что это за парень? С белой челкой. Генри Фиренце.
— Почему я должна перед тобой отчитываться? Чтобы ты почувствовала себя в курсе всего? Чтобы ты могла поиграть в интервью со своими мягкими игрушками? Или чтобы ты могла рассказать своим друзьяшкам всю подноготную Хеллер Харриган? Если, конечно, у тебя вообще есть друзья.
— Потому что, если ты мне не расскажешь, я позвоню твоей матери и спрошу про него. Ты этого хочешь?
Хеллер уставилась на меня и наконец произнесла:
— Его зовут не Генри Фиренце. Он выдумал это имя, потому что знал, что я сразу его узнаю. «Фиренце» — это Флоренция на итальянском, самый красивый город в мире, как рассказывал мне тот парень, город, где он в будущем хочет жить. Со мной. Так что никакой он не Генри. Его зовут Оливер. Довольна?
Хеллер скептически уставилась на меня. До меня вдруг дошло, что, возможно, это именно у нее нет друзей. Она, конечно, была знакома с тысячами людей, но из того, что я увидела, большинство из них либо работали на Хеллер, либо что-то хотели от нее, либо считали ее сумасшедшей, либо все вместе.
Что касается меня, то когда наши родители разлучили нас четыре года назад, у меня тоже было не слишком много друзей. Из-за домашнего обучения я в основном общалась со своими братьями и сестрами. К тому же тревожное расстройство серьезно ограничивало мои контакты с другими людьми. У меня была лучшая подруга, но потом случилось ужасное, и с тех пор я старалась избегать каких-либо дружеских отношений. Насколько я могу судить, иметь лучшего друга опасно, потому что он знает о тебе все. Никто не может ранить тебя сильнее, чем лучший друг.
— Хеллер, — сказала я, — мы были друзьями, но наша дружба в прошлом. Мы — никто друг другу. Я здесь, чтобы присматривать за тобой, потому что ты в этом нуждаешься. Но я могу гарантировать тебе одно: если ты что-то мне расскажешь по секрету и попросишь сохранить этот секрет, я клянусь, что никому никогда его не выдам.
— Ладно, — тихо произнесла Хеллер, — я все равно не собираюсь рассказывать тебе об Оливере все, потому что… потому что тогда я могу… могу вспомнить слишком многое, а я не хочу ступать на опасную территорию. Я расскажу тебе, как мы встретились.
Я не могла понять, то ли Хеллер решила мне немного довериться, то ли ей просто нужно было кому-то выговориться.
— До того как я получила роль в «Войнах ангела», у меня были огромные проблемы. «Анна Банана» закончилась, мне было шестнадцать, и я никак не могла найти работу. Было несколько предложений, но в основном это были еще более ужасные версии Анны Бананы, вроде: а что, если Анна переехала в Швейцарию, устроилась няней к паре богачей и совершенно избаловала близнецов, или: а что, если Анна Банана переехала в Нью-Йорк, записалась в школу моды и стала бесплатным помощником дизайнера-стервы с парочкой богатых, испорченных близнецов. Мне не хотелось участвовать во всем этом, потому что для меня это был бы шаг назад. Я участвовала в пробах на фильмы, спектакли, взрослые ТВ-шоу, но везде, увидев меня, продюсеры и съемочная группа твердили: «О, да, ты же играла сопливую подростковую принцесску, вряд ли ты способна сыграть что-либо еще. Следующий!»
Живя в Парсиппани, я все время интересовалась, что же делала Хеллер после того, как «Анна Банана» закончилась. Все, что я могла найти в интернете, были фотографии Хеллер на открытии ночных клубов в других странах или на Средиземном море на борту яхты какого-то богатея в качестве его гостьи — в бикини, цедящей шампанское, с кучей других людей, которые по идее были известными, вот только я никогда о них не слышала.
— Я начинала отчаиваться, а мой старый противный менеджер уговаривал меня поучаствовать в каком-нибудь реалити-шоу, где меня бы отправили на остров с кучкой тех, кто когда-то был кумиром подростков, но либо оказался в тюрьме, либо обрел Иисуса. Я отказалась. Тогда он сообщил, что я могла бы заработать кучу денег, если, как только мне исполнится восемнадцать, снимусь в домашнем порно под названием: «О-о-очень большой банан», только нужно притвориться, что это было мое личное домашнее видео, а я расстроена и возмущена, что теперь эта запись продается в интернете. Когда я попыталась ему объяснить, почему съемка в домашнем порно — не такая уж хорошая идея, он просто сказал: «Ну что ж, в таком случае, ты банкрот».
— Банкрот? Да ладно? Разве ты не заработала достаточно денег, изображая Анну Банану, снимаясь в фильме и записывая ее песни? У каждого в Парсиппани есть рюкзак с Анной Бананой.
Я почти ненавидела себя, задавая эти вопросы, потому что из-за этого чувствовала себя персональным бухгалтером Хеллер.
— Да, я заработала много денег, но я была несовершеннолетней, так что всем распоряжалась моя мать. По идее она должна была положить большую часть заработанных мной денег в банк. Я знаю, что она пыталась себя пересилить, что она сделала это не нарочно, просто она никогда раньше не видела такую сумму. Потом один из ее бойфрендов, гад с конским хвостом — настоящий женоненавистник! — уверил ее, что он успешный финансовый консультант с Уолл-стрит, хотя у него вроде бы не было ни одного клиента. Он это объяснял тем, что работал с настолько крутыми звездами, что ему приходилось соблюдать конфиденциальность. Моя мать, конечно, с ума по нему сходила и отдала ему все деньги, которые я заработала, ведь он пообещал, что может утроить эту сумму, поместив ее в оффшорный банк и вложив в — как там он это назвал? — «диверсифицированный портфель инвестиций». На самом же деле это означало, что три недели спустя он, не говоря никому ни слова, продаст наш дом в Лос-Анджелесе и нашу машину и исчезнет с лица земли вместе с каждой мною заработанной монеткой.
— Н-но… почему вы не обратились в полицию? Они же могли арестовать его и вернуть тебе деньги!
— Они попытались. Но у него был поддельный паспорт, и последний раз его видели в Эквадоре, а там они не слишком озабочены выдачей Штатам подобных гадов-мошенников. Никто ничего не мог сделать. Мама была в полном отчаянии, плакала, постоянно извинялась передо мной, так что мне приходилось утешать ее, говорить, что она не виновата, что мне плевать на все эти деньги, главное, чтобы она не расстраивалась. На самом деле, так оно и было — я злилась в основном из-за того, как этот негодяй обошелся с моей матерью, но тем не менее — я была банкротом, все было кончено, и я серьезно подумывала о том, чтобы заявиться к вам домой в надежде, что ваши родители не заметят одного лишнего ребенка, и я стану просто одной из Поющих Синглберри.
