– Не только важно, но и необходимо. Ибо выдумка часто становится правдой, книжное зло – подлинной угрозой, а никогда не существовавшая добродетель способна совершать настоящие подвиги. Не забывайте, в начале было Слово. И нет ничего на свете важней, чем слово, влияющие на умы людей.
– Вы правы, ваше преосвященство! Я немедленно займусь преданием.
– Вот и прекрасно. Будьте готовы увидеть дела чудесные. Что бы ни случилось, вам следует описывать их беспристрастно и правдиво. Как требует святая церковь.
Не успел доминиканец осмыслить слова фон Веннингена, как в коридоре раздались шаги. Послышался визгливый голос лакея, вопившего: «…Никого не принимает! Стойте!» Распахнулась дверь, и в зал влетел профессор медицины базельского университета Вернер Вёльффлин. Следом вбежал напуганный слуга.
– Господин Вёльффлин! – изумился епископ. – Что случилось?
– Я не пускал! – плаксиво оправдывался слуга. – Они ворвались и помчались по лестнице…
– Замолчи, глупец, – оборвал его фон Веннинген. – Расскажешь позднее. Уходи немедленно!
Слуга исчез за дверью. Послышались причитания: «Я не пускал! Они вбежали, да как толкнут меня в грудь!» Голос стряпухи прогудел успокаивающе: «Не расстраивайся, мой носатенький! Идём, выпьем по кружечке…» Епископ насупился, но взял себя в руки:
– Господин профессор! Надеюсь, ваше вторжение оправдано неотложными делами?
Отец Иеронимус решил уйти, но фон Веннинген остановил его жестом.
– Беда, ваше преосвященство! – отдышавшись, объявил Вёльффлин.
Епископ вздрогнул.
– Это связано с… – произнёс он и запнулся.
Профессор замотал головой:
– Нет. Но ничуть не лучше.
– Вёльффлин, возьмите себя в руки, – сердито сказал фон Веннинген. – Говорите толком.
– Я только что ходил к советнику Риффу… У него заболел сын, и Рифф просил меня по старой дружбе обследовать парня…
– Не отвлекайтесь!
– Так я же рассказываю! Короче говоря…
Вёльффлин запнулся, а потом, решившись, выпалил:
– Чума!
Отец Иеронимус перекрестился и забормотал молитву, а епископ мягко спросил:
– Вы не могли ошибиться?
– Увы, нет. Все признаки налицо. Юноша бредит, у него жар. Кашляет кровью, хрипит, а главное – в подмышках и ещё вот тут…
– Ясно, – прервал его фон Веннинген. – Что вы собираетесь предпринять?
– Что тут предпримешь, – вздохнул фармацевт. – Молодой человек обречён. Но страшнее всего, что болезнь долго оставалась незамеченной. А значит, городу грозит гибель. Чёрная смерть расползается быстро. Через неделю или две моровая язва охватит весь Базель.
– Господи всемилостивый, не оставь нас! – взмолился доминиканец. – Что делать?
– Бежать! – ответил профессор медицины. – В горы! В Шварцвальд! Подальше от людей и чумного города!
– Надо оповестить всех! – вскочил отец Иеронимус.
– Сядьте! – раздался железный голос его преосвященства, и священник упал на стул. – У вас есть дело, им и занимайтесь.
– Но, ваше преосвященство, – попытался возразить Вёльффлин, – если скрыть правду, жертв будет ещё больше…
– А правда сама распространится, – оскалился епископ базельский. – Вы же сказали советнику Риффу, что случилось с его сыном? Завтра весь город будет гудеть, как колокол. Нельзя паниковать. У нас с вами иные цели.
– Цели? – пробормотал профессор. – Спасаться надо, вот наши цели…
– Ни один человек не покинет Базель, – твёрдо заявил епископ. – Сами говорите, у нас есть несколько дней.
– Потом будет поздно!
– Не будет никакого «потом». Настало время претворить в жизнь наш замысел. И поможет в этом неожиданный враг – чума!
Епископ поднялся с кресла. Глаза его метали молнии.
– Идите к себе, отец Иеронимус. Будьте готовы. Скоро я вновь позову вас. Не смейте никому говорить о чуме! Ступайте!
Монах прильнул к указующему персту и покинул зал, а фон Веннинген обернулся к Вёльффлину:
– Пора, мой друг. Завтра мы начинаем.
Профессор побледнел.
– Ваше преосвященство, – проговорил он сипло. – Как же так?
– Вы усомнились? Или не готовы?
– Нет-нет, всё приготовлено: и травы, и зеркало… Но…
– Что?
– Я боюсь.
– Бессмертие страшнее чумы?
– Вы знаете, что я имею в виду.
– Знаю. Но выбора у нас нет, – сказал епископ, покосившись на стол.
Вёльффлин проследил за его взглядом и содрогнулся. На столе лежал Договор. Подпись профессора медицины Вернера Вёльффлина красовалась на нём, нерушимая, подобная оковам, ключ от которых расплавлен в кузнечном горне.
Глава девятая,
где василиски маршируют, полиция расследует, а мафия показывает зубы
Если спросить у первого встречного, какое изобретение он считает самым важным, то по разнообразным ответам можно написать небольшое психологическое исследование. Одни назовут компьютер и атомную энергию, другие вспомнят о применении пара и электричестве, а для кого-то умение запечатлеть движущиеся картинки покажется наиглавнейшей вехой прогресса. Мы услышим сотни рассказов об открытиях во всех областях знаний, но никто не упомянет о таком удивительном изобретении, как… маска. Нам никогда не узнать, кто был загадочный человек, первым догадавшийся не просто спрятать лицо, а сменить самого себя.
Мы вынуждены носить маску собственного лица, заставляем её гримасничать, улыбаться, делать равнодушную мину, выражать восторг… Вся наша жизнь – сплошная маска. Вот почему на интернетных форумах люди сбрасывают маски, надевают подлинные лица и превращаются в эльфов, зверей, чудовищ, королей, роботов… Аватарки в Сети – подлинные сущности человека. И лишь раз в году маски законно заменяют лица и шествуют по улицам с барабанным треском и визгом флейт. Ночь в конце февраля и следующие за ней три дня превращают Базель в скопище оскаленных физиономий, звериных морд и шутовских нарядов. Маски маршируют по ошалевшему городу, хвастливо демонстрируя зубастые рты и задранные к небу носы. Город, оглушённый музыкой, закиданный конфетти, не выспавшийся, бесится, выпивает и проливает озёра пива, швыряется апельсинами – трое суток подряд! Городские клики – карнавальные кружки, где могут состоять только коренные базельцы, – весь год готовятся к шествию, разучивают старинные марши, шьют фантастические костюмы, чтобы на три дня завладеть городом. А потом наступает похмелье. Дворники выметают сугробы конфетти, собирают давленные апельсины и пивные банки. Степенные граждане разъезжаются по бюро, домохозяйки расходятся по домам, студенты садятся за столы лекционных залов… Всё это будет, но… потом. А сегодня пятница. И все базельцы живут одной мыслью: в понедельник. В понедельник. В понедельник.
