– …иглы…
Искра облизнула губы.
– И чего тебе нужно?
– …крови…
– Есть другая кровь?
Под девичьим лицом прошла рябь, словно на поверхности отразились плавники обитателей дна.
– …да…
– Тогда иди ищи ее!
Девичий рот напрягся. Она дернулась.
Искра продолжила ровным голосом:
– Что ты поглощаешь?
– …дух…
– А чего ты жаждешь?
Голос ответил тихо, но дерзко:
– …еще!
– Ты мед? – спросила старуха.
– …нет…
– Ты молоко?
– …нет…
– Ты отрава?
Девочка забилась на скамье.
– …ДА…
– ТОГДА ПУСТЬ БАННИК ТЕБЯ ЗАБЕРЕТ! – вскричала Искра, хлестнув ребенка ветками. – ИБО БАННИКУ ОТРАВА – МОЛОКО! И ОТРАВА БАННИКУ – МЕД!
Миранда, затаив дыхание, смотрела в посеребренное зеркало. Вспоминая себя в этой бане десять лет назад. Какие бы слова старуха ни выкрикивала в ту ночь, Миранда забыла их все, кроме одного: «банник». Кровь покрывала коркой ее босые ноги, будто носки, яд в руке шипел, будто раскаленный металл, брошенный в воду, и он пришел…
«банник»
…из дыр в девичьих руках хлынула смолянистая жижа и медленно потекла ручейками по коже. Миранда зажмурила глаза от ужаса, девочка – резко распахнула, и чудовище явилось вновь.
Банник
Девочка открыла рот, чтобы закричать, но не сумела издать ни звука.
Облако пепла вырвалось из ее горла и разъяренным роем расплылось среди стропил.
Миранда распахнула глаза и увидела в посеребренном стекле, что стены бани растворяются в белизне, заливая всю комнату слепящим светом.
Из пара прошаркал банник.
Это был демон, отвратительный, уродливый и маленький, как гоблин. От черепа до пояса на нем пламенела растрепанная грива волос. Над бородой торчали острые скулы. Глаза – две красные щелочки на древнем кожистом лице, растрескавшемся в гротескной зубастой улыбке. Ветвеподобные пальцы демона, казалось, поддерживали улыбку, будто ее можно было открепить от лица. Это была не ухмылка, а кривая пила – грубый хирургический инструмент из стародавних времен, с деревянными ручками, – и банник проводил ею над девичьим телом, от туловища к ногам, где чуть выше тазобедренного сустава Искра держала свой нож.
– Сюда, – сказала старая ведьма, и банник опустил лезвие на сустав и принялся пилить.
Миранда почувствовала, как у нее сжался желудок.
Не думая, что делает, она повернулась и завопила:
– ОСТАНОВИСЬ!
Демон перескочил через дитя, оттолкнув старую ведьму в сторону. Настиг Миранду в три прыжка и врезался в нее, сомкнув короткие сильные ноги вокруг ее талии. Миранда, не успев и вскрикнуть, упала на плетеный стул, и банник прижал ее к полу, придавив своим весом. Длинные острые когти сжали ей горло. Горячее дыхание коснулось уха, рядом раздалось рычание, защелкали челюсти.
– Банник! – закричала Искра, уперев взгляд в пол и держа руки с ножом над девочкой.
– Боишься пилы? – прошипел банник.
– Прости ее, банник! – взмолилась старая ведьма.
Демон ударил Миранду в левое ухо тыльной стороной ладони. Костяшки пальцев обожгли ее, будто наждачная бумага.
– Когда сходит кожа, открывается истина! Узри то, что не должна видеть! – Его голос звучал грубо и сипло, будто был безмерно стар, вырываясь из-за черных и тонких губ. – Что ты увидишь? Секрет своей старой ведьмы, хочешь узнать?
– Закрой глаза! – крикнула Искра.
Миранда закрыла, но увидела все равно: как в темноте мелькнуло перевернутое лицо Хирама, подсвеченное снизу фонариком. Он висел над огромной широкой пастью…
Демон со смехом отпустил ее горло, а потом его тяжесть и вонь исчезли.
Миранда резко вдохнула воздух. Горло и легкие запылали. На щеках налились краснотой царапины. Она подтянулась за стойку каркаса и, окровавленная, встала перед посеребренным квадратом зеркала, прерывисто дыша.
Банник хихикнул и поднял с пола пилу, после чего уже ведьма сместила свой нож на детское бедро, и демон снова принялся пилить. Из раны повалил черный дым, отсеченная конечность поплыла, высвободившись, вверх, к стропилам, где ее поглотило облако, которое ранее вышло изо рта девушки.
И все равно – детская ножка осталась присоединена к телу. Никаких порезов на ней не было.
– Сюда, – сказала Искра, поставив нож на другую ногу.
Демон поводил пилой, и вторая ножка уплыла вверх.
Потом обе руки – от плеч. Голова отделилась чуть ниже челюсти.
Ведьмин нож направлял движения демона, пока под крышей бани не образовалось скопление конечностей, которое покачивалось, как переметы, которые натягивал в реке Малёк. Каждый обрубок извергал чернильную струю яда, и каждая струя собиралась в широкую лужу, которая разливалась по потолку.
«Там все плохое, – подумала Миранда. – С тобой тоже так было».
Она посмотрела на свою руку: там был белый шрам в месте, где ее укусила змея.
Огонь в печи отбрасывал дикие тени.
Искра убрала нож в свой передник.
Демон открыл рот и вобрал темное облако вместе с паром – оно втянулось в существо ревущим вихрем, его шум напоминал низкий лягушачий хор, который заполнил комнату. Он словно разбух у Миранды в черепе, до той степени, что забился пульсирующим ужасом, словно толстые пальцы вдавливались ей в уши, чтобы встретиться посередине, пока весь пар в комнате не был наконец поглощен и шум не стих. Тогда вспученные челюсти демона с треском захлопнулись, наступила тишина и отсеченные детские конечности растворились, превратившись в эфир в тусклом свете над скамейкой.
Воздух стоял горячий и сухой.
– Готово, – возвестила Искра дрожащим голосом.
Миранда отвернулась от зеркала.
Искра отошла от ребенка и, пошатнувшись, опустилась на колени.
Девочка за ее спиной вскочила со скамьи и встала голыми ножками на влажную землю. Затем протянула ручки и обхватила ими Искрины щеки. Она смотрела на старуху большими белыми глазами.
Миранда бросилась к старухе, но остановилась, когда девочка раскрыла рот и запела.
Девочка пела детским голоском, но он принадлежал не ей. Он был грубый и резкий от скорби, а слова, что она пела, – на гортанном языке, на котором говорила Баба. Песня же была долгой и трагичной, будто вырванная из самой пропахшей торфом земли.
Искра застыла в девичьих руках, будто завороженная; от звуков песни ее глаза вдруг наполнились слезами.
