– Мой брат, – сказала она девочке, – хочет с тобой познакомиться.
Девочка переступила через порог и очутилась на солнце. Пуговицы на рукавах ее рубашки были расстегнуты, отчего рукава свисали, закрывая кисти.
Миранда сперва замешкала, затем протянула руку к девочке.
Та отпрянула, спрятав руки за спину.
– Смотри на меня, – сказала Миранда, а потом трижды изобразила руками фигуру.
Девочка медленно повторила фигуру сама.
– Ему, – указала Миранда, кивая на брата.
«Привет», – сказала девочка Мальку.
Сердце мальчика подпрыгнуло в груди, будто рыба, как в тот день, когда Сестра впервые учила его плавать в маленьком пруду – она тогда держала его за плечи, опуская под воду, и он чувствовал внезапное давление в ушах, а потом поднимался, откашливаясь и отплевываясь, в совершенном изумлении. Так же было и сейчас – страх и радость от погружения. Сколько раз с того дня он нырял и задерживал дыхание, открывал под водой глаза, хватал перепончатыми пальцами сомиков, вытаскивал их, трепещущих, на поверхность, испытывая при этом удовольствие?
Мальчик ответил – сперва девочке, потом, когда девочка не поняла, Сестре.
«Нет, – сказала Миранда. – Медленнее».
– Ничего страшного, – сказала она вслух и взяла его за локоть. – Почему бы тебе не показать ей твой огород?
Девочка с любопытством следила за ними.
Малёк сделал глубокий вдох, затем вытянул руку. Ладонью вверх, растопырив пальцы, ловя тонкими перепонками свет.
Такой руки девочка явно никогда не видела. Она замялась, не принимая ее достаточно долго, чтобы у мальчика вспыхнули красным щеки, затем откинула рукав рубашки и легонько дотронулась до него кончиками пальцев. Они оказались мягкими – как мелкая рыбешка. Он ощутил ее тепло, такое приятное. Девочка коснулась его грубой кожи, будто никогда раньше подобного не трогала, провела по перепонкам между пальцами. Отняла руку, потом коснулась снова – на этот раз контура его бесформенного лба. Провела ладонью по его шагреневым щекам.
У него вдруг закружилась голова, его будто унесло течением. Он качнулся, и на миг увидел себя, словно смотрел изнутри ее головы, из-за ее глаз, из-за этого личика. И она видела не покрытое пятнами серокожее существо, имеющее больше сходства с рыбой, чем с мальчиком, но мерцающее создание, состоящее из света, у которого каждая трещинка на коже сияет изнутри, ярко, как полуденное солнце, рассыпающееся на миллионы крошечных искр по реке.
Более того – между кончиками ее пальцев и его щекой изогнулась дугой полоска золотого света…
Она опустила руку, но теперь и ее щеки зарумянились.
«Ты мне снилась», – признался мальчик, освободившись от сковывающей силы ее прикосновения. – Я тебя нарисовал. Я тебя знаю».
Он снова протянул руку, и тогда ее рука – медленно, но уверенно, как распускающийся цветок, – появилась из рукава и на этот раз сомкнулась вокруг его. Он крепко ее сжал, ибо отпустить ее было бы все равно что расстаться с собственной жизнью, думал он. Когда она уступила, доверившись его руке, Малёк почувствовал, что она тоже понимала его мысли, чувствовала их, даже слышала, пусть даже он сам ни разу в жизни не слышал своего голоса у себя в голове.
«Как тебя зовут?» – спросила девочка.
Секреты
В окна лачуги лился дневной свет.
Искра усадила Миранду за стол, как делала, когда та была мала, всегда зная, какое ей поручить задание: почистить картошку, порезать лук или яблоки. Сейчас, когда у девушки на щеках запеклась кровь от когтей банника, Искра велела ей просто сесть. Чтобы старуха могла о ней позаботиться. Вот только ритуал лишил ее сил, колдовство подорвало ее здоровье. Искра медленно передвигалась, теперь она прихрамывала, чего прежде с ней не случалось. Она взяла черную кожаную Библию с полки над печью и со стуком положила ее на стол. Открыла Библию на псалмах, где в страницах имелся вырез в форме бутылки. Сама же бутылка, без этикетки, заткнутая пробкой, была на три четверти заполнена чем-то прозрачным.
– Мне пришлось ее спрятать, – сказала Искра. – Когда мелкий подрос и стал всюду совать нос. Один раз он ее нашел. Тебе он не рассказывал, так ведь? Потом ему было плохо, как псу. – Она приложила к горлышку уголок передника, промокнула его, потом коснулась влажной тканью Мирандиной щеки. Рука у нее при этом дрожала.
Миранда зашипела от боли.
– Ее мне твой отец принес. Натирать козьи жопки от глистов.
Миранда улыбнулась. И поморщилась от жжения на щеке.
Искра принесла с кухни два стеклянных стакана, поставила на стол и наполнила из бутылки. Затем села на плетеный стул напротив Миранды и придвинула к ней стакан.
Миранда принюхалась. Сделала глоток. Питье обожгло ей горло, у нее заслезились глаза.
Искра подняла свой стакан и произнесла что-то на родном языке, после чего выпила сразу половину.
– Моя мать говаривала: никогда не рассказывай секреты, не выпив. А у нее секреты были знатные, у моей матери.
Искра допила остаток крепкого напитка, налила себе еще и снова выпила. Затем выпрямилась на стуле, стиснула челюсти и уставилась на потолок. Ее подбородок выпирал, будто обнаженный выступ скалы. Взгляд скользил по углам комнаты, печной трубе и камням очага.
Вдруг все благодушие словно ушло из лачуги, и Миранда почувствовала, как между ними разверзлась широкая пропасть, которая грозила их поглотить.
– Сейчас, Мышка, – сказала наконец старуха, – я поведаю тебе правду. Пускай мой голос донесет эти слова до глубины твоей души. Прежде чем сядет солнце, я поведаю тебе тайны, что ты так желала узнать. Ведь я тоже когда-то была девочкой и, как и ты, познала такие великие печали, что нет слов, чтобы их описать.
– Баба…
Искра шикнула на нее. Взгляд старухи застыл на хлебной миске. Она долго не сводила с нее глаз.
– Это место страшило твоего отца, – сказала она Миранде. – Он слишком многого здесь не мог понять. Духа в стенах. Демона в тенях. Того, чем нельзя напитать тело. Того, что нельзя наживить на крючок. Того, что лежит за пределами земли, которую он знал.
Снаружи солнце затянулось облаком. В лачуге потемнело.
– Та песня, что пела девочка… – продолжила Искра. – Я часто пела такие, когда была молода. Пела за деньги на похоронах. Это было до того, как я приехала сюда. Было далеко отсюда. И в милях, и в годах.
Она налила себе третий стакан, закупорила бутылку и сделала глоток. Какое сдержанное питье, подумала Миранда. Оно только сейчас начинало действовать. Теперь приходили и слова.
– Мой отец, как и твой, не доверял колдовству. Но в отличие от лодочника, был жестоким и вероломным. Он умер в зиму моего десятого года. Его гроб мы привезли к церкви на телеге. Помню, как промерзла тогда земля, нам пришлось ломать ее кирками. Мы с матерью смотрели, как мужчины из нашего городка опускают его в землю. В тот день я не пела по Юрию Крупину.
