– Что это? – спросила Миранда, медленно вставая.
Риддл нежно коснулся плеча Эйвери:
– Джон, что это?
– То, что должно быть, – промолвил Эйвери с разбитой губой.
Улыбка констебля стала шире.
– Сегодня твоя лодка – это корзина, сестренка. А этот малыш – младенец Моисей.
Эйвери не отрывал глаз от досок причала.
Риддл швырнул сигарету в воду.
– Мы, можно сказать, продаем секретный рецепт.
Миранда смотрела на свой «Рут» и стрелы, пристегнутые под планширем, почувствовала нож Хирама у себя в кармане. Рукоятка пистолета Риддла была измазана в крови Джона Эйвери, к ней прилип клочок волос.
«Интересно, насколько ты быстрый?»
Сделать это сейчас и к черту весь план?
А если у нее не получится, услышит ли она вообще выстрел, который отбросит ее в мутную воду, или не повезет толстяку и он не заметит стрелы, что застрянет у него в горле?
Его рука уже лежала на пистолете, а под Мирандой качалась лодка. Девушка оценила шансы, и они ее не впечатлили. Поэтому она сглотнула ком в горле и бросила веревку. Риддл обвязал ее вокруг столбика.
– Помоги ему спуститься, девчонка. Не бойся, он не укусит. Он у нас смирный, как огурчик, да, малыш?
Миранда не сдвинулась с места.
Заместитель Риддла смущенно опустил глаза на свои длинные ноги.
Эйвери повернулся к Миранде спиной, прежде чем убрать руки со своего мужского достоинства. Она отвернулась, чтобы не смотреть, как он спускается по лестнице. На третьей ступеньке он поскользнулся – так сильно у него дрожали ноги. Достигнув последней, он остановился и повис. Поперек его плеч тянулись красные рубцы, будто его пороли.
Миранда протянула к нему руку.
– Не прикасайся ко мне, – заявил он.
Риддл рассмеялся, когда карлик неуклюже ступил на лодку. Эйвери рухнул на среднюю банку лицом к носу.
– Как я сказал, Джон, – провозгласил толстяк, – не волнуйся за свою красавицу-жену и дочку. Слово есть слово. К тому же они – семья, так ведь, Роберт Алвин?
– Как скажешь, – отозвался Роберт Алвин.
– До скорого. – Риддл снял привязь с причала.
Миранда потянулась к стартеру, когда полицейские зашагали прочь.
«Вот сейчас. Так легко».
Пару стрел в спины.
Но она не выстрелила.
Ей слишком хотелось, чтобы все сработало. И сработало так, как она того хотела.
Эйвери сидел, повесив голову.
Она глянула на рубашку Хирама, обернутую у нее вокруг пояса, отвязала и бросила на банку.
Он взял ее и скомкал у себя на коленях.
Позади Миранда услышала, как загрохотал двигатель «Плимута». И дернула стартер.
Они отплыли от причала.
В лагере
Мальчик проснулся. Ночь была на исходе, небо на востоке наливалось теплом. Костер почти совсем потух; к пеплу уже можно было прикоснуться рукой. Ему опять снился зыбкий сон. Мертвый белый голубь на траве. С кровью на грудке. Жаркий ветер в бушующем лесном пожаре. Деревья, словно рыбьи кости, истекающие пламенем, извергая огромные оранжевые брызги, – это горели леса за Бабиной лачугой.
Сестра ушла, оставив только закрытую флягу под брезентовой палаткой. Судя по листьям внутри, она там и не ложилась.
Он потрогал девочку за плечо – та мгновенно проснулась.
Показал ей жестами, что Сестра ушла и теперь он за главного. На ее лице не отразилось никаких чувств.
Он не знал, что было на уме у Сестры, знал только, что она защищала их от чего-то. Девочка, подозревал он, попала в беду. И ее беда, так или иначе, стала их бедой – его, Бабы и Сестры. Сестра завезла их в лес, как двоих детей из сказки. У него была книжка сказок с заклеенным серебристой лентой корешком, потому что она вся разваливалась – так много он ее читал. А в сказках дети всегда оставались в лесу одни.
В его сне лес горел потому, что горела Бабина лачуга.
«Нам нужно оставаться на месте», – подумал он.
«Я вас никогда не оставлю», – обещала она. И тем не менее ушла, а они остались в лесу вдвоем. Сестра забрала их от Бабы, что означало: в Бабиной лачуге небезопасно.
Но Баба была в лачуге одна.
«Пожар, – мелькнуло у него в голове. – Все в огне».
Девочка наблюдала за ним, и в ее глазах слабо блеснуло осознание его мучительных мыслей.
– Я пойду за тобой, – заявила она.
Малёк вспомнил, как увидел себя ее глазами – проницательными, блестящими и красивыми. Схватил флягу, которую Сестра оставила под брезентом, и присыпал костер землей. Взял девочку за руку и поднял на ноги.
«Мы возвращаемся», – заявил он жестами и потащил свою новую подругу из лагеря в темноту.
Эйвери и Миранда
В нескольких милях от Воскресного дома Миранда заглушила двигатель и свернула с реки. Затем они с Джоном Эйвери – теперь сидевшим в старой рубашке Хирама, втрое больше его и поэтому походившей на ночнушку, – дрейфовали среди деревьев в темной спокойной воде.
Впереди гладь бухты пронзило что-то крупное.
– Мне нужно тебе сказать, – сообщила Миранда. – Те люди, которым ты нужен… я собираюсь их сегодня убить.
Услышав это, Эйвери наполовину развернулся к ней.
– Я уверен, Чарли Риддл считает, что они убьют тебя раньше, – сказал он.
Миранда пожевала губу.
– Значит, мне будет еще легче.
– Наверное.
– Мне нужно знать, что ты не будешь мешать.
Он снова повернулся к ней спиной. И ответил медленно, размеренно. Значительно.
– Если ты попытаешься и у тебя не получится, Чарли Риддл убьет мою семью. Он застрелит мою жену и раздавит малышке голову ботинком, как тыкву. Ты понимаешь?
– А если я, скажем, отдам тебя и не буду никого убивать, – парировала Миранда, – думаешь, Чарли Риддл этого не сделает?
Эйвери ответил тяжелым, красноречивым молчанием.
– Мы с тобой уже наслужились плохим людям, Джон Эйвери, – сказала Миранда. – Пора теперь послужить чему-то другому.
Коттон на реке
Билли Коттон спустился от своего дома по гравийной дорожке туда, где трава сменялась Воскресным причалом. В одной руке у него была керосиновая лампа, в другой – мачете. До рассвета оставались считаные часы. Пока его глаза привыкали к безлунной ночи, он прислушался ненадолго к звукам лягушек и насекомых. Глубоко вдохнул зловонный воздух, поставил фонарь на доски, туда же положил мачете. Неподалеку в зарослях рогоза лежал перевернутый десятифутовый алюминиевый ялик. Коттон вытащил его из травы и перевернул, чтобы вывалить оттуда сухие листья. Из-за кормы выскользнула медноголовая змея и упала в воду. Билли Коттон выровнял лодку, повесил фонарь на длинный гвоздь на носу и с помощью весла толкнул лодку в воду. Затем старый пастор ступил на корму и, в свете фонаря, направился к реке.
