Мальчик уже сталкивался однажды со змеей, на Бабином причале, где она грелась в лучах солнечного света, лениво скрутившись. Он думал, та испугается его топота, но водяной щитомордник лишь щелкнул по доскам, будто черный хлыст. В итоге мальчик приколол его к причалу острогой и отрезал голову карманным ножом. Теперь он вспомнил, как работали у змеи челюсти, когда она умирала, и как с них капал яд. Потом он привел Бабу и показал ей.
– Вот, – сказала она, поднимая окровавленную голову с открытой конфетно-розовой пастью, – только так и нужно обращаться со змеями.
Он подумал о Птице-Отце, который с криком выскочил из леса и ударил Бабу, точно дерзкий черный щитомордник.
Он услышал шорох справа от себя, у берега. Уловил боковым зрением движение, услышал треск и шелест веток. Барка замедлилась против течения. Вдруг ветки перед ним раздвинулись сами собой, будто открылся занавес, и в эту новую, рваную прореху в линии деревьев он увидел высокую, осыпающуюся каменную стену, которая уходила в глубь леса.
Удивительно…
«Деревья что, сами расступились?»
…Он подвел барку к берегу среди павших листьев и ступил на узкую полосу земли, гладкую и песчаную. Взял свой мешок и поднялся на берег.
Дотронулся до стены, провел пальцами по грубой, шероховатой поверхности.
«Она, как я», – подумал он.
Стена тянулась в глубь чащи, насколько хватало глаз.
Он снова услышал этот звук – то ли треск, то ли шелест, – и, повернувшись, увидел, что промежуток в зарослях, через который он прошел, теперь сомкнулся, и деревья вернулись на место – как Баба, когда откидывалась назад со скрипом в своем большом кресле-качалке.
Он вспомнил Бабину кожу, всю в волдырях, почерневшую. Ее голову, от которой остались одни ошметки.
Его подруга была где-то здесь. Он представлял себе Птицу-Отца, как тот, весь в черном, стоял перед низким каменным строением у него во сне. Теперь, словно это было видение наяву, Малёк заметил рядом девочку, они держались за руки, и по ее безмолвному каменному лицу стекали слезы.
Мальчик глянул вдоль стены, в нем пробудился инстинкт охотника.
«Только так и нужно обращаться со змеями».
Малёк двинулся по стене в глубь острова.
Миранда в лачуге
Миранда выбежала из-за деревьев, запыхавшись, и увидела, глянув вверх, что старухин дом разрушен. Устремилась по склону, дважды чуть не упав, поскользнувшись на красной глине, тяжело дыша, ухватилась за лозу, чтобы подтянуться к вершине, склонилась над распростертым телом, накрытым кудзу на ступеньках крыльца. Убрала лозу и увидела округлое крошево из почерневшей кости и хрящей, и там, на последнем несгоревшем клочке кожи – три седых волоска. Прижала себе ко лбу ладонь и сильно надавила на череп, будто чтобы сдержать прилив скорби и ярости, который грозил сломить ее и утопить в себе. Затем накрыла старухино лицо и оглядела сгоревшую лачугу, двор за ней и кур, глупо кудахчущих в саду. Встала на ноги, кровь из бока тепло сочилась, впитываясь в прокладки, и позвала мальчика по имени. Ее голос разнесся над холмом.
В задней части дома Миранда нашла острогу мальчика на земле, зубцы были все красные. Она увидела место, где недавно лежал мальчик. Провела рукой по земле, где остался след в форме его тела. Было еще два разных следа: босых девичьих ног и мужских туфель. Следы мальчика Миранда тоже заметила – маленькие и широкие, с перепонками, они вели от того места, где он лежал, и она направилась по ним. Она шла, пока эти следы не пересекли другие, и она поняла, что уже шла по ним, что вернулась из леса к его сараю. Быстро заглянув в проем, увидела, почему он так сумбурно покинул это место. Здесь она задержалась, чтобы осмотреть разрушения, причиненные старым пастором: порванный комикс, перевернутые полки. Сломанный лук и стрелы. Все было совершено так яростно, так целенаправленно. Охваченная горечью, она ушла в лес, и там, на ковре из иголок, на корнях и сосновых шишках, побелевших от засохшей живицы, увидела кровь. По одной-две капли через каждые несколько шагов. Они вели к дереву мальчика, к его лестнице, где Миранда нашла книгу, отпечаток и кровь на досках.
В горле у нее встал твердый горячий ком. Она его проглотила.
Потянулась к книге.
Миранда вспомнила историю, которую рассказывал ей Хирам, воспоминание, которое она не сохранила. Мать дала ей книгу и читала вслух каждую ночь простые предложения, и Миранда запомнила их к своим трем годам. Кора Крабтри придумала это, чтобы показать Хираму, как их маленькая дочь научилась читать. «Почитай папочке книжку». И Миранда, сидя на своем одеяле на полу с раскрытой книгой на коленях, тыкала в нее пальцем и повторяла слова, а глаза Хирама преисполнялись изумления. Кора смеялась, Хирам спрашивал: «Что? Что смешного?»
Она открыла книгу.
«Это моя церковь», – говорилось на странице. Слова были напечатаны под акварельным рисунком деревенской церкви с белым шпилем, рядом с ярко-зеленым деревом. «Здесь я молюсь Богу».
Мальчик нарисовал пламя, рвущееся с крыльца и из окон, из-под стрехи, а наверху шпиля – ярко-красный крест.
«Это наш проповедник. Он очень хороший».
Изначально на картинке был изображен улыбающийся мужчина в черной рубашке и белом пасторском воротничке. На голове священника с аккуратно причесанными каштановыми волосами мальчик черным карандашом нарисовал шляпу. И нацарапал графитовую бороду. А на горле – красный порез, наведенный так решительно, что рассек страницу.
Она уронила книгу на землю и встала на ступеньку, чтобы проверить, выдержит ли ее лестница. Взобралась по ней и, оказавшись наверху, на наблюдательном пункте, который помогла ему построить, сразу увидела то, что было нарисовано красным по центру деревянной платформы: стрелку, указывающую на север. Поперек байу, поверх простора низин, она указывала на красную башню, торчащую из-за деревьев, на жуткий крест на ее верхушке, на распятый птичий скелет.
Она вспомнила изодранную страницу, перерезанное горло пастора.
«Нет. Он не мог этого сделать».
Кровь на дереве была еще липкой.
Миранда посмотрела на воду, но барки нигде не заметила.
Нога и бок не позволяли ей двигаться быстро, но она спустилась по лестнице и направилась к берегу, где оставила барку среди кипарисов накануне ночью. Нашла следы, еще кровь, увидела борозды на земле и поникшие травинки там, где он спустил свое судно.
Она взбежала обратно по хребту, через овраг, через чащу, мимо обломков лачуги, где старая Искра лежала в своих погребальных лозах, а куры бегали рядом с ее усеянной волдырями головой. Она сбежала по холму и через лес на причал, где была пришвартована лодка, которая привела ее отца к гибели. Она вытеснила из головы все мысли о скорби и отчаянии, оставив лишь одно – лицо мальчика, грубое, неправильной формы, лицо, которое она любила больше всех. Это было единственное волшебство, которым она владела в своей жизни.
