Корни сплетались в две огромные ноги, каждая из которых отрывалась от скалы, раскалывая ее, будто скорлупу. Существо-дерево, чудовище, демон – протянуло к ней свою ужасную руку. В небе над ними висели, будто скопища осиных гнезд, облака, а земля разверзлась с ужасным звуком разрыва, и чудовище сомкнуло пальцы вокруг Миранды Крабтри, подняло ее и перекатило на мшистой ладони, чтобы поднести к своим ярким, сверкающим глазам…
«Пчелы, у нее вместо глаз пчелы, миллионы».
…А потом что-то промелькнуло, бесшумная грозовая туча, и ее сознание заволокло пеленой.
Она перенеслась.
Катаклизм
Это распространялось по всему округу Нэш, будто шло по проложенному под землей кабелю.
От первых толчков в то утро со шкафов попадали банки, а из окон, будто расшатанные зубы в гнилых деснах, повылетали стекла.
В городке Майлан сорвало с проводов светофор, а таверна у Шифти потеряла шесть бутылок хорошего виски, разбившихся об пол.
В Пинк-Мотеле треснуло панорамное окно в пустой комнате, давно покинутой женщинами, которые там жили.
Когда Миранда Крабтри оставила этот край и перенеслась в другой, грянула уже вторая волна.
По всем низинам деревья выпирали из бугрящейся под ними земли.
Небо рассекали гром и молнии.
Падали жирные капли дождя.
Набережные по всему округу соскальзывали под мосты.
Люди торчали у окон и выглядывали на улицу. Некоторые стояли на крыльце и сплевывали табак на землю, прислушиваясь к реву воды, стекающей по жестяным крышам, который, быть может, напоминал им бурю десятилетней давности, думая о времени и о том, как оно проходит, минуя день за днем.
Двадцатью милями выше по течению, сразу за границей штата Техас, недалеко от лодочного пандуса, где лежали трое негодяев, пронзенных стрелами, кусок земли отвалился от шестидесятифутовой плотины, по другую сторону которой находилось озеро Уитмен, имевшее более двадцати тысяч акров водной поверхности.
Когда последний толчок прошел, дождь усилился, и появившаяся в плотине трещина раскрылась шире.
Миранда на дереве
Сначала – пустота.
Удушающая.
Безграничная.
Чувства возвращаются одно за другим: запекшийся смрад грязи, которую давно не тревожили в ее ложе. Искорки света, превращающиеся в звезды. Шелест ветра в верхушках деревьев. Дуновение, касающееся кожи. Вкус крови. Миранда карабкается из воды на плавучий причал, а река бежит мимо, черная, вязкая, не отражающая света. За спиной у нее – магазин. На верхнем этаже – тепло расплывающийся свет. Ночь, странно тихая, за пределами границ причала. У самой Миранды – скользкая кожа, промокшая одежда.
Сверху – звук. Слабый и четкий «клац».
Белый журавль стоит на конце причала, его ноги и брюшко черные от грязи.
Клац. Клац. КЛАЦ.
Снизу по течению – шум «Эвинруда» на плоскодонке. Лодка появляется из темноты и вплывает в одинокое пятно света, падающего от магазина. Хирам привязывает лодку и сходит с нее, вынося рыболовецкий мешок. Миранда зовет его, но он ее не слышит. Только перехватывает мешок и опрокидывает его – на причал вываливается мертвый журавль, его шея неестественно скручена, крылья скомканы в кучу. В груди стрела. Его мяса им хватит дня на два-три.
– Ты меня этому научил, – говорит она, вспоминая.
Хирам смотрит на нее, в его глазах печаль. Он отворачивается, чтобы вытащить из птицы стрелу. В звуке, с которым та выходит, сосредоточено все насилие, которое Миранда видела в жизни. Это ее приглашение в мир, лишенный милосердия.
С кухни доносятся еще звуки.
Клац. Клац.
КЛАЦ.
Хирам исчез.
Миранда взбирается по металлической лестнице.
Кора режет морковь перед раковиной на кухне. Маленькая худощавая женщина, на спину между плеч спадают черные кудри. Руки в платье без рукавов бледны и усыпаны веснушками. Она режет ножом, тот стучит по доске, напоминая тиканье часов.
Прямо перед Мирандой в москитную сетку бьются июньские жуки.
Она не заходит, пока что только наблюдает за женщиной на кухне.
Лезвие проходит сквозь морковь, впиваясь в дерево. Морковь скатывается на пол, только теперь Миранда видит: это не морковь, а красная гильза дробовика.
Кора улыбается через плечо. У нее милое, нежное лицо.
Клац. Клац…
Дальше по коридору другой звук – мягкая музыка из «Виктролы» и женское пение. Звук разливается по кухне.
Миранда рывком открывает сетчатую дверь и бросается внутрь.
В мягком сумеречном сиянии на ветру шелестят занавески гостиной. Хирам танцует с женщиной в платье в синий цветочек, платье отчего-то кажется знакомым.
Миранда вспоминает фотографию. Отцовский армейский альбом. Кору на наложенном кадре.
Нож на кухне: клац, клац, клац.
Парочка поворачивается, и женщина, тесно жмущаяся щекой к сердцу Хирама, оказывается не Корой Крабтри. Миранда помнит ее с похорон Хирама, когда она стояла в магазине рядом с пастором, держа накрытое блюдо с какой-то запеканкой, от которой Миранду потом вырвало.
С ее отцом танцует Лена Коттон.
Они целуются, отрываются друг от друга, и Хирам выходит из комнаты, заходит в туалет, минуя завороженную Миранду и не видя ее, а Лена поворачивается, стоя босиком на ковре, чтобы выглянуть из окна в ночь. Хирам окликает ее из-за Мирандиной спины, а когда оба оборачиваются, вспыхивает фотоаппарат, запечатлевая первый кадр пленки, которую так и не вынимали после того, как умерла Кора Крабтри. Лица сливаются, кажущийся венчик на фото – не игра света, а блеск светлых волос Лены Коттон.
Миранда отступает на шаг.
Нож клацает на кухне. Клац!
Лена переводит взгляд на Миранду. На мгновение ее глаза вспыхивают золотом, как у того журавля. А потом тускнеют.
– Билли лжет, – говорит она. – В той девочке от него ничего нет. Неужели ты сама не видишь?
Миранда смотрит на отца. Он смеется, настраивая фотоаппарат. Эту улыбку она помнит из детства – такая улыбка, словно облака расступаются и открывают солнце… и да, она ее видит, и эта схожесть вдруг кажется такой отчетливой. Девочка так же улыбалась Мальку возле бани, тепло и легко. Миранда подсознательно, по-детски, сложила руки в фигуру – в слово, означающее «сестра».
Лена отворачивается к окну, туда, где на фоне влажной грозовой тьмы горят похожие на часовых фонари Коры.
– Хирам заплачет, – говорит пасторская жена, у нее такой ровный голос, он совсем лишен эмоций. – Когда увидит, как испортил фотографию твоей матери. А потом скажет мне, что все кончено. Что это просто невозможно. – Она поворачивается боком, и Миранда видит, что она держит одну руку на раздувшемся, полном животе. – Я даже не буду рассказывать ему про ребенка. Иногда это безопаснее – не знать правду. Тебе так не кажется, Миранда?
