В 17 лет она собрала чемодан и отправилась автостопом до Вашингтона на марш. Оттуда – секс, наркотики, рок-н-ролл – отправилась по стране. Весну Сиси провела в Новом Орлеане, в ветхом доме с группой художников и музыкантов. Она рисовала для туристов – у нее был талант.
Потом уехала в Вудсток в фургоне, рисуя психоделические чудеса. Где-то во время мокрого от дождя блаженства зачала ребенка.
Поняв, что беременна, Сиси отказалась от наркотиков и алкоголя, отступила от вегетарианской диеты (как будет делать еще множество раз по самым разным причинам на протяжении десятилетий) и присоединилась к коммуне в Калифорнии. Там она рисовала, училась вязать, сажала и собирала овощи в саду, попыталась построить лесбийские отношения – впустую, но, по крайней мере, попыталась.
На маленьком диване в полуразрушенном фермерском доме прекрасным весенним днем она родила дочь под магнитофонные записи Дженис Джоплин, а за раскрытым окном покачивались на ветру тюльпаны.
Когда Тюлип
[1] Джоплин Леннон было шесть месяцев, Сиси, скучая по зелени Восточного побережья, отправилась туда с группой музыкантов. По пути она завела короткий роман с певцом, который, под кайфом, предложил ей три тысячи за свой портрет.
Она рисовала его нагишом и в ботинках, с гитарой «Фендер стратокастер» в руках.
Сиси уже позабыла о нем, когда певец получил контракт на запись альбома и использовал для обложки ее картину. Сингл «Прощай, Сиси» попал в топ-40 хитов, и альбомом стал золотым.
Спустя два года, когда Сиси и Тюлип жили в Нантакете, автор песен скончался от передоза. Оригинал картины пошел на аукцион и был продан за три миллиона долларов.
Так стартовала художественная карьера Сиси.
Через семь лет после того, как она отправилась автостопом до Вашингтона, у отца Сиси обнаружили рак поджелудочной железы. На то время их общение было скудным, хотя время от времени она посылала родителям по почте фотографии внучки и два или три раза в год звонила.
Но когда мать расплакалась в телефонном разговоре, Сиси последовала другому своему правилу: «Помогай, когда можешь».
Она взяла дочь, кисти, краски и свой велосипед и поехала домой.
Сиси узнала несколько вещей.
Она узнала, что ее родители очень любят друг друга. И что большая любовь вовсе не означает, что ее мать самостоятельно справлялась с грязной работой.
Она узнала, что ее отец хотел умереть дома. А поскольку она его любила – к ее собственному удивлению, – она решила проследить, чтобы его желание было исполнено. Она отмела настойчивые советы матери отдать Тюлип в частную школу-интернат и записала девочку в обычную местную школу. Пока она возила отца на химиотерапию, на приемы к врачам и вытирала рвоту, ее мать с радостью нянчилась с Тюлип.
Сиси наняла медбрата, чье сострадание, доброта и любовь к року сделали их друзьями на всю жизнь.
Двадцать один месяц она ухаживала за умирающим отцом и вела домашнее хозяйство, пока ее мать пребывала в мире отрицания и баловала Тюлип.
Отец умер дома, рядом с любящей женой, свернувшейся калачиком подле него в постели, и дочь держала его за руку.
За следующие несколько месяцев Сиси признала, что ее мать никогда не станет самостоятельной, никогда не научится подводить баланс в чековой книжке или чинить подтекающий кран. И признала, что она сойдет с ума, если останется в пригороде, в этом немаленьком особняке, с женщиной, не имеющей представления, как поменять перегоревшую лампочку.
Отец оставил ее мать более чем финансово обеспеченной, так что Сиси наняла управляющего, приходящего по вызову сантехника и трудолюбивую молодую домработницу (поскольку прежняя ушла на пенсию), которая также могла быть ее компаньонкой.
Вскоре она узнала, что отец изменил свое завещание и оставил ей миллион долларов – после уплаты налогов, – и ее первой реакцией была ярость. Она не хотела его консервативных денег. Она могла – и собиралась – зарабатывать своим искусством.
Но ярость поутихла, когда она с Тюлип поехала на пароме на остров Спокойствия и увидела тот дом. Ей полюбились его широкие террасы – на первом и втором этажах. Вид на океан, узкая полоска пляжа, изгиб каменистого берега.
Она может рисовать здесь вечно.
Табличка «Продается» была для Сиси словно знак свыше.
Сорокаминутная поездка на пароме от Портленда – достаточно далеко (слава богам!) от ее матери и в то же время достаточно близко, чтобы не испытывать чувства вины. До поселка, населенного веселыми художниками, – короткая поездка на велосипеде.
Она купила дом – после жесткой торговли – за наличные и начала следующую главу своей жизни.
А теперь она вернулась в богатый пригород – хорошо бы ненадолго, – в дом дочери, больше похожей на бабушку, чем на мать, которая пыталась привить ей жажду приключений, независимости и свободы.
Потому что правило «Помогай, когда можешь» было все еще в силе.
Сиси приготовила завтрак для дочери и Уорда в их элегантной современной кухне. Она отключила телефоны и опустила шторы на окнах, за которыми собрались репортеры.
Она смотрела новости по телевизору в гостевой комнате и слушала запись телефонного звонка Симоны в «девять-один-один», от которого ее бросало в дрожь. Кто-то слил в прессу не только звонок, но и имя Симоны.
А потом она села с Уордом и Тюлип за кухонный стол и изложила свое предложение:
– Позвольте мне забрать Симону на остров, по крайней мере, до начала школы.
– Ей лучше быть дома… – начала Тюлип.
– Пресса не оставит ее в покое. Она сделала первый звонок о помощи, и она красивая шестнадцатилетняя девушка. Одна из ее подруг погибла, другая находится в больнице. Ми выжила.
Уорд прерывисто вздохнул.
– Они не дали мне информации о ней, когда я звонил.
Сиси посмотрела на него. Он хороший человек, подумала она. Хороший человек, хороший муж, хороший отец. Сейчас он выглядел измученным.
– Хван внес мое имя и имя Симоны в список членов семьи. – Поскольку он был хорошим человеком, Сиси положила свою ладонь на его руку. – Позвони ему.
– Позвоню. Да, я позвоню.
Теперь Сиси положила руку на руку своей дочери.
– Тюлип, я знаю, сейчас тебе нужны твои девочки, а ты нужна им. Симона не уедет, пока не будет уверена, что ты в порядке, и Ми поправляется. Думаю, полиция придет с ней поговорить.
– Мы должны сделать заявление для прессы, – добавил Уорд. – Ты права. Они не оставят ее в покое.
– Верно. А вот после всего этого позвольте мне забрать ее, дать ей несколько недель тишины и покоя – и Ми, когда она поправится. Я позабочусь, чтобы нам никто не докучал. Симоне нужно будет с кем-нибудь поговорить обо всем этом, помимо нас. У меня есть друг, психотерапевт из Портленда. Он проводит часть лета на острове. Можешь встретиться с ним, Уорд, поговорить.
