Осталось с веселой улыбкой перетерпеть десерт и кофе. И, наконец, сбежать.
– Симона Нокс.
Она посмотрела на блондинку. В ее голосе слышалось напряжение, а на ярко-розовых губах лежала ухмылка. В следующую секунду Симона поняла, что ухмылка на самом деле вызвана сетью тщательно загримированных шрамов. Обычный человек, возможно, не заметил бы этого, но художник, изучавший строение лица и анатомию, не заметить не мог.
– Да?
– Ты меня не узнаешь?
Внезапно Симона поняла, кто перед ней.
– Тиффани!.. Извини. Давно не виделись.
– Действительно давно.
– Как поживаешь?
– А как я выгляжу? О, не стесняйся! Восемь операций за семь лет. Прибавь годы речевой терапии, немного кровоизлияний в мозг. Полностью реконструированное левое ухо, – добавила она, постучав по нему. – Конечно, я им не слышу, но нельзя желать всего сразу.
– Мне жаль…
– Жаль? Этот гребаный ублюдок выстрелил мне в лицо! Врачам пришлось собирать его по кускам. А ты ушла без единой царапины, не так ли?
Ничего подобного.
– Однако и годы спустя все только и говорят, что о храброй, сообразительной Симоне Нокс, которая спряталась и вызвала помощь. Пока я с разбитым лицом лежала под своим мертвым парнем.
Симона не хотела этого видеть – не хотела видеть вспышки выстрелов. Не хотела слышать крики.
– Мне очень жаль, что тебе пришлось через такое пройти.
– Ты не знаешь, через что я прошла! – Голос Тиффани стал громче, обвисшее веко над левым глазом задергалось. – Я была красивой. Я была популярной. А ты была никем и ничем. Тебе просто повезло, а тебя называют героем. Как думаешь, почему люди покупают то дерьмо, которое ты лепишь?.. Тебе жаль? Ты должна была умереть! Я ждала двенадцать лет, чтобы тебе это сказать.
– Теперь сказала.
– Этого все еще недостаточно. Никогда не будет достаточно.
Тиффани выбежала прочь, а Симона вернулась в кабинку, и ее вырвало.
Когда она вернулась к столу, мать и сестра смеялись, сдвинув головы.
– Извините. Мне нужно уйти.
– Мы только что заказали десерт! – Натали взяла ее за руку.
– Мне жаль. – Сколько раз за сегодня она это произнесла?
– Только из-за того, что мы не согласились, не стоит… – Фраза Тюлип оборвалась на полпути. – Симона, ты белая как полотно.
– Я плохо себя чувствую. Я…
Тюлип быстро встала и обошла стол.
– Сядь. Посиди минутку. Я принесу воды.
– Не надо… – Ее руки дрожали. – Правда, мне нужно идти. Подышать воздухом…
– Да. Свежий воздух. Натали, останься здесь. Я провожу Симону на улицу. – Она обняла дочь за талию. – Заберем одежду в гардеробе. Номерок у меня.
Тюлип взяла их одежду, помогла Симоне надеть куртку.
– Возьми мой берет. Зря ты ходишь без головного убора. – Она вывела Симону в празднично украшенный внутренний дворик. – Теперь расскажи мне, что случилось.
– Ничего. Просто голова болит.
– Не лги. Думаешь, я совсем не знаю собственного ребенка?
– Извини. Ты права. Мне нужно пройтись. Подышать.
– Мы пройдемся. И ты расскажешь мне, что произошло.
– В туалете. Тиффани Брайс…
– Мы ее знаем?
– Я ходила с ней в школу. В тот вечер она была в кинотеатре.
– Ах да, я помню ее мачеху. Ей… гм… пришлось очень тяжело.
– Да. Она мне сказала.
– Я знаю, что тебе тяжело слышать напоминания…
– Она винит меня.
– Что? – Тюлип машинально пригладила волосы, растрепанные ветром. – Не может быть.
– Винит. Ей выстрелили в лицо. А со мной ничего не случилось.
– Это со всеми случилось, независимо от того, получили ли мы физические травмы. Со всеми нами. – Тюлип взяла дочь за руку. – Что она тебе сказала, дорогая?
– Перечислила мне свои травмы, обвинила меня в том, что я осталась невредима. И заявила, что я должна была умереть. Что она хотела, чтобы я умерла.
– Как бы она ни пострадала, она не имела права так говорить! Она могла умереть, если бы ты вовремя не вызвала помощь. Ты поступила храбро и умно. Никогда, никогда об этом не забывай! – Тюлип обняла Симону за плечи. – Я могу простить ей озлобленность, но ее слова жестоки и несправедливы. Ты сказала недавно, что не разочаруешь меня. Так не разочаровывай меня сейчас и не принимай ее слова близко к сердцу.
– Я ненавидела ее. В тот вечер, до всего, когда она пришла с Трентом, такая самодовольная и высокомерная, я ее ненавидела. А теперь…
– Теперь ты повзрослела, а она, видимо, ничуть не изменилась. Не все меняются, Симона. Не каждый способен пережить трагедию – и справиться с ней.
Симона положила голову на плечо матери.
– Порой мне кажется, что я все еще там. В туалетной кабинке.
– Тогда… боже, я сейчас выражусь, как моя мать: тогда открой эту дверь. Впрочем, ты так и поступаешь. Даже если мне не нравится твой новый путь. Я люблю тебя, Симона. наверное, поэтому постоянно раздражаюсь… Ну скажи, что ты сотворила с волосами?
Симона вымученно засмеялась.
– Говоришь о волосах, чтобы отвлечь меня от остального?
– Может, и так, но я все равно не понимаю, зачем ты их обрезала и покрасила в этот адски красный цвет.
– Наверное, я была в адском настроении. – Симона отстранилась, затем поцеловала мать в щеку. – Спасибо. Мне лучше, но я не хочу возвращаться. В любом случае мне не до десерта.
– Ты сможешь вести машину?
– Да. Не волнуйся.
– Я буду волноваться, так что напиши мне, когда приедешь к бабушке.
– Хорошо. Передай Нат…
– Я расскажу Натали, что произошло, чтобы мы могли посплетничать об этой глупой, злой женщине.
На этот раз смех дался легче.
– Я люблю тебя, мама. Наверное, поэтому постоянно раздражаюсь.
– Туше. Напиши мне. И пусть Сиси заварит тебе один из своих целебных чаев.
– Договорились.
Чтобы не возвращаться через клуб, Симона обошла здание по улице. Садясь в свою машину, она вспомнила, как не хотела сюда ехать.
И все же она была рада, что приехала. Странным и болезненным образом, но мосты навелись и оказались довольно прочными.
Глава 15
Симона не могла забыть лицо Тиффани – прежнее и нынешнее.
Не могла забыть надменность в прежнем и злобу в нынешнем. Не могла избавиться от видения обеих сторон медали: самодовольство юной девушки, которая гордится своей красотой, и озлобленность женщины, которая ее утратила.
