– А как наш «провидец»? – старательно поддерживал беседу дядя.
– Всё так же молчалив…
Этот находчивый пациент и сам, в своё время, вызывал пристальный интерес Виктора Ивановича. Его привезли несколько лет назад, остановив на улице, поскольку он заявлял, что родился далеко в будущем, вещал о войнах и катаклизмах, даже что-то говорил об убийстве императора Александра
[3] Николаевича. Документов при нём никаких найдено не было, и жандармы от греха подальше запрятали его в больницу к моему родителю. И хотя в начале называл он себя другим именем, нарекли его Ивановым Иван Ивановичем, всё же именно это было записано в сопровождающих бумагах. В начале Иван Иванович с удовольствием беседовал с врачами, рассказывал о грядущем, но в последствии замкнулся в себе и перестал общаться. Папá отмечал в нём, при так заметной малой образованности – редкую способность видеть необычное в обыденных вещах, эрудицию, а также весьма доброе отношение к окружающим его пациентам. Ни прошлое, ни имя «провидца» так и не удалось выяснить за всё время пребывания его в больнице. Виктор Иванович всё же планировал выписать его, предложив место санитара, поскольку ни дома, ни работы у него не было.
– И что же, совсем-совсем ничего интересного? – не унимался Григорий Иванович.
– Ну почему же… Модест Платонович написал письмо племяннику, – улыбнулся папá.
– И в чём же тут интерес?
Модест Платонович Левкович, еще одна «звезда» папенькиного заведения. Подающий надежды молодой человек, уже пребывавший в чине Коллежского секретаря, однажды, придя по утру на службу, принялся уверять, что он есть никто иной как Наполеон Бонапарт. Требовал отвезти его на родину, возмущался произошедшими за последнее время изменениям в мире, даже хотел попасть на приём к императору. Что удивительно, но по-французски Модест Платонович стал говорить с заметным итальянским акцентом
[4], чем приводил всех в большое изумление. Так как по словам родителей, каждый месяц навещающих сына, такого ранее замечено не было, а итальянского он вовсе не знал.
– Ну как же, пенял ему за Виктора Нуара
[5], и ругался, что тот позорит фамилию.
– Так я же говорил тебе, что бы ты не разрешал своим пациентам читать газет, даже старых. Я и своим этого не советую в процессе выздоровления…
Личико маменьки начало кривиться невысказанными эмоциями, но она сдержалась. Ей не нравилось, когда младший из братьев поучал старшего. Мамá относилась к дяде тепло и можно даже сказать питала братскую привязанность. Её родной брат погиб в Крымскую
[6] войну и долгое время эта боль не затихала. Потому родительница всячески поддерживала связь между братьями. Понимание необратимости возможной потери немного примиряло её с характером деверя. Она всегда старалась сглаживать конфликты или недопонимания между ними.
– Как дела у племянников? – дядя попытался сменить тему.
– Всё хорошо, Мишенька обещался приехать на вакации, – с удовольствием включилась в беседу матушка.
Мой младший брат Михаил в данный момент учился в гимназии и не мечтал провести каникулы в поместье, вдалеке от друзей, но всё-таки уверял в письмах мамá, что непременно приедет. Старший Николай – студент в университете Петербурга, тем более не хотел ехать в эту глушь, но он хотя бы честно об этом заявлял.
– Пройдусь-ка я, перед чаем, – заметив знак дяди я решила ретироваться, чтобы он мог наконец-то обсудить с родителями мой вопрос, для чего, собственно, и приехал.
Выскользнув во двор, поспешила к давно доживавшемуся меня верному другу.
Наше поместье немного обветшало и конечно не выглядело так, как ранее, до Крестьянской реформы
[7]. Однако после объявления многие старые дворовые остались в роли слуг, они очень любили бабушку и не хотели никуда уходить. Но она уже умерла, а мы тут бываем редко, в основном летом, поэтому поддерживать большой штат прислуги просто не имело смысла. Из старых дворовых остался только Степан, всю свою жизнь проживший в имении и по старости выполняющий роль то ли сторожа, то ли смотрителя.
Конюшня уже разрушилась от времени, как и многие другие постройки. А для моего мальчика подновили какой-то сарай. Мой Ветер был очень приветливым мерином, его купил для меня ещё дедушка и учил на нём ездить. Небольшое яблоко, захваченное со стола, было с благодарностью им принято. Но без нашего обязательного ритуала меня бы просто не отпустили. Прижаться головой и погладить гриву, нашёптывая нежности. Ветер всхрапывал, нежно касаясь меня тёплыми губами. Ну вот и всё, пора возвращаться, надеюсь основную бурю я уже пропустила.
Одно из красивейших помещений поместья – старинная портретная галерея, наполненная большим количеством картин. Чтобы сократить дорогу, решила пойти через неё. Всегда любила бывать здесь одна, хотя вечерами зала и наполнялась странными тенями. Взгляды предков иногда были приятственны, а бывало и нет. Моё же внимание постоянно привлекали три последние картины. Да и сейчас я остановилась именно рядом с ними. Три женских портрета, так похожих друг на друга: отличались причёски, одежда, позы, даже взгляды. Но черты лиц подчёркивали их родственную связь. Открытые, чуть овальные, с высокими лбами, у каждой небольшой носик правильной формы, яркие, живые светло-зелёные глаза. Почему-то так получилось, но два поколения подряд это имение наследуется именно по женской линии. Сначала оно досталось моей бабушке, после того как оба её брата погибли. Со смертью же маминого брата, имение перешло к ней. Прабабушка, бабушка, мама… говорят я очень похожа на бабушку в молодости. Надеюсь, с моими братьями всё будет хорошо, Ники получит это имение, а мой портрет, как хозяйки поместья не появится на этой стене. Я собираюсь стать доктором, а не провести всю жизнь тут.
В столовой буря была в самом разгаре:
