Романтичные легенды, которые описывают этот период, полны вымыслов. В действительности жизнь изгнанников была суровой и неопределенной. Трудности и лишения рано или поздно должны были привести к недоразумениям — начались ссоры. Спустя какое-то время оба эмира, блуждавшие среди Черных песков, были схвачены неким Али-беком и брошены в темницу Макана. Этот небольшой городок находится в Мервском оазисе. Заточение двух довольно известных воинов наделало много шуму. Это указывает на то, что эти два человека имели авторитет. Именно авторитет способствовал тому, что Тимура и его свояка вскоре отпустили — за них ходатайствовал брат похитителя. Здесь пути двух уже бывших союзников разошлись. Хусейн направился в свои кубулистанские владения.
Тимур же прибыл в царский стан, находившийся в провинции Нишапур. Далее все было непредсказуемо: вслед за Тимуром там же появляется и Хусейн, которого тут же бросили в темницу. Но Хусейну удалось сбажать. После побега заключенного Тимур и Хусейн вновь объединились. Далее следуют сражения. В одном из них в Тимура вонзается две стрелы: первая — в правый локоть, вторая — в правую ногу. Недолеченные раны дали осложнения, которые со временем привели к тому, что руку наполовину парализовало, а работоспособность ноги так полностью и не восстановилась. Именно припаданию на раненую ногу обязан Тимур прозвищу «хромой» — Тимур-ленг.
Шаг за шагом он демонстрировал военный талант, умение сплотить вокруг себя воинов, так что пока он лечил раны, вокруг него и Хусейна собралось пять, возможно, шесть тысяч преданных людей. Это напугало хана Тоглук-Тимура и заставило выступить со своей армией против мятежников. Но Тимур благодаря ратной смекалке одержал победу. Обманутые монголы позорно бежали.
Время шло. Скончался Тоглук-Тимур. Его сын Ильяс не пожелал отказаться от такого лакомого куска, как Трансоксиана, и захотел расправиться с выскочками — Тимуром и Хусейном. Эти двое казались ему самыми опасными претендентами на главенство в улусе. Однако, выступив против них, Ильяс не знал, что очень скоро будет разбит. Тимура не остановило даже то, что поднять меч против хана считалось преступлением, в данном случае тем более тяжким, что Тимур когда-то у Ильяса служил. Понимая, что сражение проиграно, последний сбежал в Моголистан. Трансоксиана обрела свободу и требовала нового хана, дабы соблюсти законы Чингисхана.
Постановили созвать курултай, который назначил бы нового верховного правителя. Им стал дервиш-поэт, по прямой линии происходившего от Чагатая и звавшийся Кабул-ханом. А Тимур получил титул Сахиб-кирана, «того, по чьей воле выстраиваются звезды». Он по обыкновению был безудержно щедр, что совершенно не понравилось его шурину. Поэтому напряжение между ними только возрастало. Оно достигло апогея после смерти Альджай. Зачастую она восстанавливала их единство. Теперь сестра больше не могла замолвить слово за брата, а жена — за супруга. Оба знали, что один из них был лишним, и каждый старался расставить фигуры так, чтобы сначала объявить сопернику шах, а затем и мат.
Тимур предпринял шаги на опережение, не дав родственнику подготовиться к бою. Хусейн оказался в безвыходном положении и отдал себя в руки шурина, который с лицемерным добродушием позволил ему совершить хадж в Мекку. Хроники говорят, что побежденный плакал. Наверное, он не верил в такой исход противостояния с Тимуром и оказался прав. То ли исполняя приказ, то ли по собственной инициативе, несколько стражников вскоре догнали паломника и убили.
После этого вся Трансоксиана подчинилась Тимуру. 10 апреля 1370 года в ходе церемонии по монгольскому обычаю он провозгласил себя единодержавным государем. В этот важный для него момент вновь проявилась противоречивость его натуры. Он пренебрег всеми громозвучными титулами, столь любимыми восточными владыками, и довольствовался званием эмира. Правда, прибавил к нему эпитет «великий»: улу по-тюркски, кабир по-арабски. Так сын Тарагая стал первым великим эмиром из тюрко-трансоксианских правителей. Тимур так и не стал ханом, но от этого не перестал быть диктатором, личностью, внушающей трепет, уважение, ненависть.
Он стал хозяином Трансоксианы в тридцать четыре года. Помышлял ли он уже тогда о создании более крупного государства, о восстановлении империи Чингизидов или, возможно, кто знает, о том, чего желал и Чингисхан — о воцарения над всем подлунным миром? А может, он чувствовал, что уже достиг всего и только старался все это сохранить, укрепить. Для этого нужно было избавиться от недовольных, переустроить жизнь в государстве и уберечь его от возвращения монголов, по-прежнему возможного и даже неминуемого.
Тимур сразу же заявил, что хотел бы, чтобы его рассматривали не как некоего императора, а как первого среди эмиров, как Великого эмира. В этом событии тоже проявилась загадочная натура этого человека. На самом деле, было трудно понять такое показное отсутствие амбиций — не хотеть быть императором. Но быть может, для него, всегда помнившего напутствие отца, важнее было стать именно великим эмиром. Ведь с первого же дня царствования он оказался между двумя разными традициями, двумя культурами, двумя образами жизни и двумя религиями: монголов и тюрков, религией Тенгри и исламом.
Думал ли он о том, чтобы обойтись без хана? Как в свое время Казаган, Тимур не смел и не мог сместить того, кто воплощал в себе легитимность Чингизидов. Безоговорочно преданный эмиру Хусейну хан Кабул умер, возможно, по воле Тимура. На его престол был посажен бездельник Союргатмыш — с таким именем он и вошел в историю. После него к власти пришел его сын, и Тимур задумался над тем, чтобы поднять свой авторитет и сделать легитимной свою власть. Ведь, по сути, она таковой не являлась, хотя уже в то время его приверженцы взялись за составление его фальшивой генеалогии. Решение было принято чисто мужское: Тимур забрал из гарема шурина одну из дочерей хана Казагана, по имени Сарай-Мульк-катун, и женился на ней, что позволило ему получить весьма китаизированный титул зятя императора (кюрегена по-монгольски и кюргена по-тюркски), чем он гордился безмерно. Теперь его стали называть Тимур-кюрген.
Противоречивая натура Тимура подбрасывала историкам загадки, в которых то и дело обнаруживались, казалось бы, несопоставимые вещи. Будучи настоящим кочевником и преданным приверженцем «Ясы» Чингисхана, запрещавшей жить в городах, Тимур довольно долго с недоверием относился ко всем поселениям городского типа. Например, узнав о желании эмира Хусейна обосноваться в Балхе, он настойчиво уговаривал своего друга отказаться от подобного намерения. Это не укладывалось в его голове и представлялось совершенно ненужной затеей. Он и думать не думал, что когда-то у него появится свой собственный город.
Подобно всем великим степнякам-номадам, давлеющее воздействие городов он испытывал на себе всегда. С другой стороны, Тимур понимал необходимость улучшить взаимоотношения с оседлыми народами. Он думал о Кеше, но в конечном итоге остановил свой выбор на Самарканде — просторном богатом и удачно расположенном, с тысячелетним авторитетом. Этот город являлся перевалочным пунктом Великого шелкового пути: виноград, золотая и серебряная посуда, изделия из льна, ароматические масла, изделия городских ремесленников и крестьян, а также танцовщицы из Самарканда были хорошо известны и пользовались повышенным спросом даже в Китае. Все больше тюрок смешивалось с местным населением. Тогда же появились здесь арабы и вместе с ними пришел ислам. Самарканд стал для них, как зачастую и для их предшественников, воротами Востока. Чингисхан впоследствии город опустошил. Главная мечеть сгорела. Город возрождался медленно. Фактически оживала легенда, место почти священное. Тому, что город менялся на глазах, способствовал и Тимур. Город стал его детищем, обретя поселения-спутники, которым дали названия знаменитых городов: Дамаск, Султания, Шираз, Багдад и Каир.
