И было неясно, что случится, посмей хоть кто-нибудь открыть рот.
Хелена смотрела на девушку, пытаясь переварить услышанное.
Ходил слушок, мол, Лаура не сумела сдержать клятву молчания, и после лагеря о ней уже не было ни слуху ни духу.
Лаура слилась с прошлым, превратившись в устаревший календарь.
Лето кончилось, в Хартолу нагрянула дождливая осень. Никто ни о чем не спрашивал и когда выпал первый снег. А в 1987 году он выпал на удивление поздно, аж в декабре.
И вновь пришла весна, весной — очередная группа конфирмационного лагеря, а теперь и это лето — с Хелениной группой. С теми, кто каждый вечер сидел у костра и пил контрабандный алкоголь, пел псалмы, влюблялся и много чего еще.
С теми, кто ждал чего-то прекрасного, волнующего и по ночам горланил «All night, all day, angels watching over me my Lord»
[68].
— К тебе уже подходили? — спросил у Хелены парень, когда они снова оказались наедине. Они стояли, опершись на стены мужского и женского домиков, — это было отличное место, полоска густой тени между строениями.
— Ко мне? А я при чем? — удивилась Хелена.
— Потому что ты очень красива, — начал парень уверенно, но вскоре опять оробел. — Они наверняка захотят сделать тебя вожатой, с красивыми всегда так.
Хелена покраснела, не зная, что сказать. Они поцеловались.
Поцелуй прервали пронзившие воздух крики. Хелена и парень нехотя оторвались друг от друга и осторожно пошли выяснять, в чем дело.
— Присоединяйтесь, мы стащим пасторские кальсоны и нацепим их на флагшток, — гоготали пацаны. Их было трое.
Парню было не до этих детсадовских приколов — он же вожатый. Зато Хелена вместе со всеми отправилась в комнату Антти-Юхани Форса, что находилась отдельно от всех: то была территория руководителей.
Пока ребята искали подходящие для флагштока вещицы, Хелена обратила внимание на прикроватную тумбочку. Там лежала знакомая резинка для волос. Красивая девушка, ее рыжие струящиеся волосы, крохотные веснушки.
18 ИЮЛЯ, ЧЕТВЕРГ, ХАРТОЛА
Ян был так измотан, что даже не нашел сил сообщить Саане о своем возвращении в Хартолу.
Хейди, наверное, уже отметила про себя его по-идиотски довольное лицо — каждый раз, когда приходят эсэмэски от Сааны. А еще Хейди видит, как все его тело будто сдавило печалью. На одно мгновение Ян воображает, как снова оказывается в объятиях Сааны, вдыхает ее восхитительный запах, утихомиривает бушующую скорбь и чувствует себя живым. Но договариваться о встречах пока рано: наверняка появятся какие-нибудь препятствия. Они с командой будут неразлучны еще как минимум 48 часов.
Как прекрасна земля, как возвышенно небо. Ян чувствует, что ходит по краю. Его мысли перескакивают с искристой любви на неописуемую тоску и глубочайшую печаль. Как прекрасна земля, как возвышенно небо. На цветистом пригорочке — пение птиц. Но темны эти воды, как темны эти воды. У Яна в голове раздается эта песня. Мама хотела, чтобы именно она звучала на ее похоронах. Яна переполняет горечь.
Хейди резко тормозит во дворе гостиницы «Линна». В полном молчании они снова бронируют номера.
— Через полчаса внизу, — отрезает Ян, Хейди кивает. Нужно отдохнуть хотя бы пару минут.
Он входит в номер, звонит телефон. Это Саана. Ян готовится услышать ее нежный голосок, однако женщина, похоже, в истерике.
— В хартольской церкви лежит кто-то мертвый, — почти кричит она, сотрясаясь от ужаса.
— Давай-ка еще разок, — немного замявшись, переспрашивает Ян.
— Здесь труп, — неестественно жестко, с нотками металла в голосе произносит Саана. Она уже позвонила в службу спасения — и все, ей просто некому больше звонить.
Ян строго наказывает Саане ни до чего не дотрагиваться.
— Точно умер? — спрашивает он на всякий случай.
— Мертвее некуда, — сдавленно сообщает она. — Я пыталась нащупать пульс, его нет, и потом запаниковала так, что до сих пор не могу приблизиться.
Ян тут же поднимает Хейди и удостоверяется в том, что в службу спасения поступал звонок из церкви. И посреди всего — быстрых реакций, четких действий и приказов — Ян умудряется на долю секунды обрадоваться. Не очередному трупу, нет, это как раз хуже не придумаешь. Но тому, что из всех людей Саана выбрала именно его, позвонила сразу именно ему.
Они добираются до церкви за семь минут. Еще даже скорая не подоспела. Саана стоит у входа, ее трясет крупной дрожью. Поначалу Ян сомневается — можно ли? — но потом открыто идет к Саане и крепко ее обнимает. Спину прожигает взглядом Хейди, сгорающей от любопытства.
— Все хорошо, волноваться не о чем, — успокаивает Ян, хотя это, конечно, вранье. Они были так близко — и все равно опоздали.
— Это Антти-Юхани Форс, — говорит Саана, Ян кивает.
— Ты в состоянии войти? — спрашивает он.
Теперь кивает Саана и заходит в церковь, вцепившись Яну в руку. В конце зала у алтаря ничком лежит труп.
Ян не уверен, что пастор официально входил в их список возможных жертв. Форс был скорее подозреваемым, но все перевернулось с ног на голову. И у них очередное тело. В хартольской церкви им почти на блюдечке оставили труп третьего короля. Ян неверующий, так что для него алтарь и Иисус на кресте — это всего лишь детали специфического интерьера. Но в лежащем у алтаря убитом мужчине есть что-то поистине кощунственное. Он словно распятый на кресте Иисус. И в очередной раз есть причины предполагать, что где-то на теле обнаружится знакомое клеймо. Корона, сочащаяся кровью. Отвергнутый, униженный отметиной король лежит перед воображаемой паствой.
Часть V
РЕЧНЫЕ ДЕВЫ
Тьма опустилась на безмолвных пичужек и на летучих мышей, резвящихся в сумерках. Они были подобны колокольчикам: склоняли головы и поглядывали исподлобья. Они были подобны папоротникам, что скручиваются, сворачиваются ночами. Они пристально наблюдали за тем, как королевская община носит траур, и сеяли слухи. Аккуратно раскладывали слова по ячейкам, дабы потом проворно рассовать их по дальним уголкам чужих сознаний — как между книжных страниц помещают цветы для гербария.
«Девочка страдала, она отчаялась». — «Это был несчастный случай». Тихонечко нашептывали они разное, оплетая городок слухами, словно грибница. «Это не был несчастный случай». — «Порог подчиняется злу». — «Красивый пастор не так прост». Они шептали — и с замиранием сердца следили за силой собственных слов, и люди говорили, что именно из их уст исходит все нечистое. Они множили, множили слухи, не забывая прилежно обрезать тонкие нити грибницы, ведущие от слов к ним самим, — иначе не миновать расправы.
