— Признавайся, где взял? — снова ткнул он в меня обрезом.
Мне ничего и никому не хотелось объяснять. Не верят? Их проблемы. Пускай сами доказывают, что я его украл. А у меня вообще голова болит. Мне сейчас горячего чаю выпить и прислониться к Бурёнке. Бурёнушка, подойди ближе… Я закрыл глаза и начал заваливаться набок.
— Сильно ты его, Микулушка, приложил, — причмокнул Водянкин. — Перестарался. Не добьёмся мы сейчас от него правды. Подождать надо, покуда оклемается.
— Пусть ночь здесь посидят, — предложил дед Лаюн. — Утром от них больше пользы выйдет.
Человек богатырского роста отпустил мой воротник.
— Не замёрзнут они здесь?
— Что ты, Микулушка, скотина не мёрзнет, а им с чего ж? До утра дотерпят, — отмахнулся дед Лаюн, и засуетился с хозяйской гостеприимностью. — Пойдём в избу, друг дорогой, я блинов напёк, попотчую тебя.
— Не, до дому надо, старуха ждёт. Ты Водянкина блинами потчуй, он блины любит…
Водяной закивал, дескать, люблю, верно, но его дед Лаюн приглашать не стал, сослался на усталость и на то, что спать пора. Водянкина это задело, он надул губы и запыхтел подобно паровозу. На мой взгляд, совершенно глупая реакция. Меня тоже на блины не позвали, но я при этом обиженку из себя не строю.
Поговорив ещё немного на крестьянские темы, троица стариков-разбойников покинула хлев. Мигнула и погасла лампочка, стало темно. Наконец-то. Я попытался устроиться на стуле поудобнее, чтоб хоть немножко дать упор больной голове и подремать. Что будет утром, честно говоря, меня интересовало мало. Что будет, то и будет. Не убьют же они нас в самом деле. А если и убьют…
— Игнатиус, ты только не спи, — послышался скулёж жабоида. — Мне страшно.
В темноте его глаза отсвечивали красным, словно две маленьких искорки, две маленьких капельки крови. Мне захотелось взять платок и вытереть их, а ещё лучше замазать цементом, чтоб не светили и не мешали спать.
— Игнатиус, — снова заблеял Дмитрий Анатольевич, — поговори со мной.
Вот же лист банный. Меня мутит, голова раскалывается, а он…
— О чём с тобою говорить?
— О чём-нибудь.
Ох ты, какой простор для фантазии. О чём-нибудь, это, получается, о чём хочешь или даже о чём угодно. Можно выбрать абсолютно любую тему, пусть неприятную или весьма личную, и попробуй отказаться, ибо сам сказал: о чём-нибудь.
Я вздохнул в унисон Бурёнке. Как много рассуждений вызвала обычная ничего не значащая фраза. Можно воспользоваться этими рассуждениями и вытащить жабоида на откровения, попутно выпытав все тайны о жизни Василисы, о её предпочтениях и увлечениях, но я не стал. Вместо этого я спросил:
— Что они с нами сделают?
— Что сделают? Дождутся, когда Собор издаст новые списки, и отправят нас на суд.
— Плохо.
— Плохо будет, если они нас гномам сдадут.
— А что гномы с нами сделают?
— Продадут.
— Кому?
— Вариантов много, — Дмитрий Анатольевич всхлипнул, глазки померкли.
Расспрашивать его про варианты я не стал, да он и сам вряд ли бы рассказал, потому что по голосу было ясно, что варианты не для слабонервных. Придёт время, и я о них узнаю, но надеюсь, что этого не случится никогда.
— Мама говорила, тут старичьё одно, пенсионеры, — то ли пожаловался, то ли попытался объясниться жабоид. — Зимой на печке сидят, летом рыбу удят.
— Ничего себе пенсионеры. Особенно тот, который меня вырубил.
— Это Микула Селянинович. Легендарная личность, русский витязь, сил не меряно. Но последнее время сдавать начал. Старость. В прошлые годы он тебя по плечи в землю вогнал бы. Это, разумеется, метафора.
— Хороша метафора. У меня ощущение, что я до сих пор из земли выбраться не могу.
Рядом заскулили. Я подумал, что Дмитрий Анатольевич снова начал грустить, но звук уж больно походил на натуральный и доносился вроде как из-за стены.
Горбунок?
Великий Боян! Во всех этих передрягах я о нём совершенно забыл. И даже Водянкин, этот жук подводный, этот подлый перевёртыш, шпион проклятый о нём не вспомнил и ничего не сказал своим приятелям. Зато Горбунок помнил всё.
— Горбуночек, милый мой, — позвал я, — собачка моя хорошая, помоги мне.
Визг по ту сторону хлева стал радостней, по брёвнам заскребли когти.
— Надо ямку выкопать, Горбуночек, — начал объяснять я артефакту. — Подкоп надо сделать. Понимаешь?
— Лапками земельку рой, лапками! — пришёл мне на помощь жабоид.
Визг сменился сосредоточенным урчанием, как будто Горбунок и в самом деле рыл подкоп. Но в образе собаки у него это вряд ли получится быстро, особенно учитывая, что земля смёрзлась и стала твёрже камня.
— В крысу превращайся, Горбунок.
Открыта новая характеристика.
Проницательность: 0 + 1 = 1.
Характеристика влияет на Вашу способность принимать верные решения в экстремальных ситуациях.
Максимальное значение: не ограничено.
Спустя несколько минут я услышал шуршание осыпающейся земли и шелест соломы, а ещё через минуту ко мне на колени прыгнуло нечто-то холодное и мерзкое. Ядовитым блеском мигнули глазки-пуговички, раздался довольный писк. Превратился-таки. С детства не люблю крыс, брезгую, но сейчас не тот случай, чтобы вспоминать детские страхи.
— Скотч перегрызай, Горбуночек.
Крыса взобралась ко мне на плечо, перепрыгнула на спинку стула и впилась зубами в скотч. Путы ослабли, плечи распрямились. Как хорошо снова чувствовать себя свободным; сразу полегчало, вернулись силы, отступила головная боль. Сейчас бы ещё стакан конька и дольку лимона, и можно идти совершать подвиги.
Пока я предавался мечтам о выпивке, Горбунок освободил жабоида. Дмитрий Анатольевич зажёг свет, и от брызнувших в стороны голубоватых волн я зажмурился, а когда вновь открыл глаза, увидел корову, ту самую, к которой хотел прислониться головой. Честно говоря, это была не совсем корова, это был козёл — с длинной бородой и одним обломанным рогом. Он монотонно двигал нижней челюстью, пережёвывая сено, и инфантильно вздыхал. Хорошо, что я к нему не прислонился.
— Идём, — подтолкнул меня к выходу жабоид. Куда только делись его горестный вид и тихий голос. Теперь он был полон решимости и благородной мести. — Удивим дедушку Лаюна своим внезапным освобождением.
Но дедушка не удивился. Если уж мне довелось отметить его внешнее сходство с Дмитрием Анатольевичем, то, как оказалось, внутренне они тоже почти не отличались. Дедушка испугался. Когда мы вторично ворвались в горницу, он ел блины и смотрел телевизор. На наши приветственные улыбки он ответил протяжным «ох-х-х-х», и даже не попытался схватить кухонный нож для самообороны, а просто поднял руки вверх.
