И тут случилось непоправимое. Один из витязей — жабоид не стал называть его имени — убил папу Константина Константиновича. Причина до сих пор оставалась невыясненной: одни говорили, что старший Константиныч увёл у богатыря невесту, другие говорили, что наоборот, а третьи утверждали, что его попросту заказали завистники. Юный Кощей плакал, произносил на похоронах грустные слова, обещал убивцу кару небесную и обещал не забывать своих обещаний, после чего под давлением родственников, друзей и просто сочувствующих выдвинул свою кандидатуру на выборы так внезапно освободившегося места в Соборе и, разумеется, выиграл.
О новых географических открытиях пришлось забыть. С экспедицией отправился другой руководитель и благополучно сгинул где-то в бескрайних снежных просторах то ли Арктики, то ли Сибири, а Константин Константинович целиком посвятил себя политике и махинациям с недвижимостью.
Род Бессмертных испокон веку славился богатством, и богатство это пришло к ним не вдруг. Первый из Кощеев был учеником Бояновым, не самым, правда, лучшим, зато везучим. Поспорил он однажды с беспутным Васькой Буслаевым, кто кого перепьёт. Ваське что, он перед обедом жбаном пива разговлялся, ему что на спор, что без спору — один леший пить. Согласился. А Кощей, никогда крепким здоровьем не отличавшийся, пошёл на хитрость. Наколдовал себе живот безмерный, пьёт пивко да нахваливает, а Васька после третьей бочки почувствовал, что полна кадушка, и пиво скоро из горла обратно полезет. Стыдоба, тощий чародей его перепил! И сговорились, что Кощей никому о споре не расскажет, а Васька ему за это короб камней драгоценных поднесёт. Ударили по рукам, а год или два спустя, проговорился Кощей, выдал по пьяни у кого-то на пиру всю историю гостям. Те Ваську на смех подняли, а Васька даром что в гневе страшен, насыпал Кощеюшке пригоршню люлей да ещё подзатыльников сверху добавил. Рука у Васьки с детства была тяжёлая, как Кощей выжил после такой экзекуции, только Боян ведает, зато именовать его с тех пор стали не иначе, как Кощей Бессмертный, и за потомками то же прозвище закрепилось. После ухода Бояна поднялся Бессмертный род выше прежнего, возымел власть великую, укоренился в Соборе Первых, а Васька Буслаев стрекоча дал в град Иерусалим, где и сгинул без вести и чести.
По Миру испокон веку гуляли слухи, что, дескать, жаждут Бессмертные единоличной власти, и каждый из них внёс лепту в осуществление сей великой цели. Нынешний Константин Константинович славился в мировых кругах особым коварством и хитростью. Подмял он под себя многие роды — кого подкупом, кого угрозой — и теперь ждал случая, дабы повернуть привычное течение жизни вспять. Законники пытались к нему подкопаться, но слухи к делу не пришьёшь, нужны весомые доказательства. А где их взять? Отступили. Только слухи витали по-прежнему и вроде бы даже усилились.
— Грядёт передел собственности! — жабоид, подражая Константину Константиновичу, поднял указательный палец.
Окончание рассказа наводило на мысль, что как-то не вовремя попал я в этот Мир. Если жабоид прав и здесь действительно намечаются грандиозные перестановки, то может в самом деле воспользоваться предложением Константина Константиновича и принять его покровительство? Мало ли что произойдёт в ближайшем будущем, и дружба мирянина явно не окажется лишней. Я не поборник подобных дружб, но иногда хочется вспомнить, что своя рубашка ближе к телу.
Я закусил губу.
— Как считаешь, не согласиться ли мне…
— На что?
— Поработать в Песочной яме.
Жабоид удивился.
— В Песочной яме? А как же Василиса? Ты передумал её спасать?
— Спасать? — на меня вдруг нашло великое раздражение, я поднялся с лавки и завис над жабоидом судебным обвинителем. — Спасать? А ты можешь сказать, где она сейчас? И от кого мы должны её спасти? Мы носимся на Горбунке по всему Миру, ищем артефакты, дерёмся со стариками, с гномами, а Василиса как будто фантом — всё время ускользает от нас. Она вообще существует? Иногда мне кажется, что она лишь предлог, который помогает тебе добиться своей цели.
— Василиса не фантом, и она в опасности, — жабоид подался навстречу мне. — Ты, конечно, можешь пойти в Песочную яму. Мне не жаль, я и один справлюсь. Эка невидаль! Только готов ли ты стать новым Верлиокой?
— Это ещё с чего?
— А с того! У нас, знаешь ли, всё по-простому: занял чьё-то место, извини, облик его тоже принять придётся. Или ты думал, Верлиока родился таким? — жабоид рассмеялся, увидев на моём лице брезгливость. — Правда, до сей поры только лешие такой чести удостаивались, но на крайняк и людин сгодится.
Я растерялся. Новым Верлиокой? Нет, это мне категорически не подходит. Грязный, рыжий и глупый оборотень? Фу!
Я пошёл на попятную.
— Ладно, про Песочную яму я так, к слову. Что дальше делать будем?
— Ничего не будем. Лежим, толстеем, травим анекдоты. Ждём, одним словом.
— Долго?
— Как получится.
Получилось недолго. Дверь открылась, я подумал, это официантки вернулись за посудой, но в комнату вошёл мужчина: смуглый, сухощавый, длинные волосы зачёсаны назад, пустые глаза отражают мрак, на губах скользкая улыбка, под носом тонкие усики. Дмитрий Анатольевич, до этого момента такой расслабленный, вдруг подскочил и низко поклонился. Ага, мирянин. Я тоже встал, склонил голову.
Мужчина прошёл к столу, плюхнулся на лавку. Одет он был по-спортивному: трико, кроссовки, золотая цепь на тощей шее — этакий аляпистый бандюган из девяностых. В детстве я достаточно насмотрелся на подобных типчиков. Они собирались у нас во дворе на детской площадке, пили пиво, зубоскалили, нас к каруселькам не пускали. В общем, вели себя по-хозяйски. Их всех потом разогнали по разным углам — кого в тюрьму, кого на кладбище. Думал, больше ничего подобного не встречу, однако вот вам привет из прошлого в полный фаз и профиль.
Мужчина хмыкнул, разглядывая нас в свою очередь, и криво усмехнулся, сверкнув золотым зубом.
— Ну чё, барахольщики, с вами чё ли базар базлать?
— С нами, Соловушка, — заискрился вежливостью Дмитрий Анатольевич. — Ждём тебя, надеемся на конструктивизм.
— На чё ты надеешься?
— На конструктивизм.
— Ты словечками мудрёными не сыпь, — нахмурился бандит. — Слышь, лешачёнок, я тебе не батан школьный, я мирянин, мне пальцами щёлкнуть, ты ковриком у дверей ляжешь. Созрел?
— Созрел, Соловушка, — закивал жабоид. — Как тебя увидел, так и созрел.
— То-то. Ну, вываливай, чё там за дело.
— А разве Константин Константинович тебе не сказал?
— Слышь, лешачёнок, ты братуху моего языком не задевай. Он сказал сделать — я сделаю, так что вали всё наружу, а я покумекаю.
Мне стало смешно. Этот новоявленный разбойник перемежал феню с древнеславянским, словно пшено с рисом, от чего речь его походила на забытый олбанский. Я прикрыл ладонью рот, чтобы хоть как-то сдержаться от смеха, но короткий всхлип успел-таки вырваться наружу.
