Я опоясался патронташем. Матильда Андреевна наложила на него заклятье скрытности, так что полицейские досмотры мне не страшны.
— Ты куда собрался? — забеспокоился жабоид, заметив мои приготовления.
— Куда я могу в подполе собираться? На волю.
— Ты что-то почувствовал? Азбикум?
— Ностальгию я почувствовал по свободе.
Жабоид затрясся.
— Нельзя нам выходить, Игнатиус, отсидеться нужно. Здесь ни Кощей, ни гномы нас не найдут. Посидим несколько дней, хотя бы парочку, потом дальше двинемся.
В принципе, я склонялся к тому же мнению и никуда выходить не собирался. Дёргаться нам действительно нужды не было, переждём. Сейчас буча уляжется, враги наши подумают, что мы слились из города, потеряют бдительность, а мы снова тут как тут: а ну-ка отдавайте меч-кладенец и зерцало-бренцало! И пусть только попробуют не отдать, мы быстренько назад в подпол ломанёмся. Ищи потом ветра в поле.
Крышка подпола открылась и старушечий голос прошамкала:
— Сынки, ступайте в баньке попарьтесь.
Мы сходили. Конечно, я предпочёл бы сходить с Василисой, а не с жабоидом, но всё равно банька показалась душевной. Потом нас пригласили за стол, поставили самовар, плюшки, варенье. Пока сидели и надувались чаем, я расспросил стариков о житье-бытье, чем занимаются. Попутно рассказал о себе, о своей жизни, но больше их слушал. Оба они были обыватели, и оба некогда служили при Соборе первых, а ныне на пенсии. Старик поведал незамысловатую историю о том, как он оказался в Миру. Совсем молодым парнишкой попал на войну, ходил матросом на корабле. В одном из сражений сбросило его за борт, и скитался он по волнам два дня, уцепившись за бочку, а когда, казалось, подступила смертушка к нему вплотную, явилась на его спасение краса-девица с рыбьим хвостом и вынесла на берег. И с тех пор они вместе, ни на час не расстаются. Людин и русалка. Одна беда, не дал им Боян детишек, вот и приходится коротать век вдвоём.
Вернувшись в подпол, я долго раздумывал над рассказом старика. Может и я так же, обычный людин, сближусь с моей русалочкой Василисушкой, но дети у нас обязательно будут: трое непослушных мальчишек и дочка — умница и красавица, как мама. Ах, как хорошо! Я размечтался о нашей с Василисой семье, представил дом, сад, беседку под яблонькой. Вечер, тепло, мы пьём чай, разговариваем, жабоид нам прислуживает. Что может быть лучше?
— Как зовут этих стариков?
Жабоид потянулся, рыгнул сыто.
— Просто зовут: Иван да Мавка, — он лежал возле ларя с картошкой, жевал соломинку. — Ты их особо не слушай. Это сейчас они милые да пригожие, а по молодости такого начудили, весь Мир до сих пор содрогается.
Я поднял голову.
— А чего начудили? Ну-ка поведай.
— Старая это история и долгая.
— Мне спешить некуда.
— Ну, слушай тогда. Было это… Давно это было, я тогда ещё не родился. Дед верно рассказывал, служил он царю-батюшке, но только не на флоте, а в береговом охранении, контрабандистов ловил. Границы в те времена были настолько дырявые, что контрабанда из-за бугра валила массово. Дед Иван к обязанностям своим относился прохладно, взимал мзду с преступного элемента, а вырученные деньги благополучно спускал в кабаках за игрой в кости. Однажды проигрался он сильно серьёзным людям, долг вовремя выплатить не смог, те его связали, бросили в лодку и отправили странствовать по волнам. Тут бы ему и конец, да встретила лодку баба Мавка. В ту пору она, конечно, не бабкой была, девой молодой и, как положено русалке, красоты неописуемой. Увидела она молодого Ивана, влюбилась, ибо он тоже не кочергой был деланный, и спасла красавчика от смерти. Любовь оказалась взаимной, и всё бы ничего, да только папа Мавки на тот момент заседал в Соборе первых выборным от обывателей. Должность великая и, соответственно ей, мечтал он о партии для дочки более солидной, нежели какой-то там бывший береговой охранник. Начал он агитацию против Ивана, однако Мавка на уговоры не поддалась, собрала вещички и укатила на пару с любимым в наш город. Папа отрядил погоню, договорился с законниками, объявил Ивана отверженным, одним словом, сделал всё, чтобы Мавка стала вдовой. Тогда эти двое взяли карамультук, пришлёпали в Собор и давай гонять папу по кабинетам. Дескать, нам жизни друг без друга нет — и тебе не будет. Догонялись до такой степени, что папа слёг с инфарктом, а заодно с ним десяток иных чиновничков. В общем, пришли законники, взяли нашу парочку за живое и отправили в Сибирь снег убирать.
— В Сибирь?
— Это метафора. Отправили их в Бояновы копи на пожизненное заключение. Потом, как водится, простили и вернули доживать век сюда.
— А почему их в Бояновы копи отправили? Ты же говорил, туда пути нет.
— Путь есть, но о нём только копатели ведают. А у Собора с копателями договор: всех преступивших закон отправляют в Бояновы копи на каторгу. Законники ловят, Собор приговаривает, а копатели карают. Разделение, так сказать, обязанностей. Дадут человеку червонец на Соборе — и на десять лет белым лебедем в копи. Выживешь — вернут, а не выживешь, стало быть, судьба такая.
— И многих возвращают?
Жабоид выплюнул соломинку, посмотрел на меня зло.
— Спи, милый мой Игнатиус. Утро вечера мудреней.
Он перевернулся набок и засопел, как будто в самом деле уснул. Я хотел попросить, чтоб он выключил свет, но огонёк погас сам собой, подпол погрузился во тьму, звуки затихли, жизнь замерла и я задремал.
Глава шестнадцатая,
позволившая нам выйти из подпола и взобраться на балкон
В подполье мы жили неделю. Не самое, я вам скажу, тёплое место в доме, даже если периодически подниматься наверх и пить горячий чай с дедом Иваном и бабушкой Мавкой. Но к тому обязывали обстоятельства. Дед Иван сходил на рынок, где подрабатывал дворником, пообщался со знакомыми и сказал, что по улицам рыщут законники, а Собор объявил нас отверженными. У входа в институт магии с утра выстроилась очередь за лицензиями, в группе в соцсетях висят наши фотографии. Про гномов он ничего не сказал, у тех, по всей видимости, частный заказ, и заниматься поисками открыто они не могут.
Ситуация складывалась нестандартная. Дмитрий Анатольевич посетовал, что ничего подобного на его памяти не было, никого так быстро отверженными не объявляли. Обычно на это уходит месяц, а то и два, и ещё не факт, что объявят. А здесь всё случилось на раз-два. Он достал телефон, собрался звонить маме, но дед Иван сказал, что никуда звонить не надо, что все каналы прослушиваются и никакой оберег, кроме зерцала, не поможет.
— У вас есть зерцало, ребятишки?
— Нет, — честно признались мы.
Дед Иван забрал телефон и кинул в печь, а нас отправил обратно в подпол.
На следующее утро к старикам зашёл законник. Я не видел его, только голос слышал — и он мне не понравился: въедливый, завораживающий, как улыбка у Коклюшки. Законник долго ходил по комнате, словно искал чего-то. Глядя снизу на половицы, я видел, как они проседают под тяжестью ступающего на них человека, и мне становилось не по себе. Потом законник сел на лавку и начал разъяснять старикам их права и обязанности. Говорил, дескать, нельзя давать преступникам убежища, а в случае чего срочно сообщить о них, то бишь о нас, властям, то бишь ему, иначе непременно последуют карательные меры. Старики согласились, но нас не выдали.
