Я глубоко вдохнул, выдохнул и приник к окну. Газель подъезжала к городской окраине. Слева скоро появится тот посёлок, в котором среди разнообразного скопления частных строений стоит избушечка деда Ивана и бабушки Мавки. Я жил там неделю, и это было самое неплохое время за последнее время. Мы туда едем? Нет, Газель свернула направо на грунтовую дорогу и покатила бесконечно долгим трясучим пустырём. Несодержательное зрелище. Пустырь постепенно превратился в свалку строительного мусора и хозяйственных отходов. По обочинам выросли кучи бетонных и кирпичных обломков, деревянных ящиков, картонных коробок, прикрытых сверху толстым слоем снега и льда. Кое-где можно было разглядеть похожие на норы отверстия, а рядом людей антисоциального вида, таких же антисоциальных собак и таких же антисоциальных кошек.
Газель повернула за очередную горку блоков и свай и остановилась. Фархунд вышел из фургона первым, я за ним. Вокруг тот же пустырь, тот же мусор, прикрытая куском брезента нора, одним словом, всё та же антисоциализация, что и вокруг. Правда, эта нора от уже виденных отличалась чуть большими размерами, и вообще, всё здесь выглядело благообразнее. Не было мелкого мусора, а под ногами лежала прочная площадка из бетонных плит.
Почувствовав безопасность, из куртки выглянул Горбунок. Повёл крысиными глазками по сторонам, зевнул и спрыгнул на площадку. Василиса и навка уставились на него как на добычу. Обе оскалились и подались вперёд. Горбунок занервничал, попятился, и я поспешил к нему на помощь.
— Дамы, минуточку внимания, — взмахнул я рукой. — Представляю вам сие волшебное создание по имени Конёк Горбунок, — крыса вскочила мне на плечо и заняла позу любопытствующего суслика. Я погладил его по головке и продолжил представление. — Это мой друг, я его очень уважаю и готов защищать всеми доступными способами, в частности, при помощи данного предмета.
Я вынул обрез. Василиса и навка переключились на него. Без сомнения, они прекрасно понимали, кто есть крыса и чем на самом деле является обрез, и были готовы жизни за них отдать, или забрать мою — это я разглядел в глубине их глаз. Однако в Миру существовали правила владения артефактами. Жабоид однажды обмолвился об этом, когда мы сидели в подполе, но что это были за правила, он умолчал. Видимо достаточно серьёзные, потому что ни Василиса, ни тётка Кострома не посмели тут же на месте отнять мою собственность, а всего лишь премило улыбнулись. Фархунд в отличие от них интереса к артефактам не проявил, а откинул брезент и жестом гостеприимного хозяина предложил всем войти в дом.
Вошли. Исходя из картин, встреченных мною на пути сюда, я изначально был настроен на интерьер бомжеватого типа: грязный матрас, рваная клеёнка, дырявая кастрюля над кострищем. Однако внутри всё оказалось более чем обычно. Я увидел вполне себе комфортабельное жилище. Сначала был лифт. Мы спустились на нём вниз на один этаж и оказались в чудной прихожей с декоративной мебелью, персидскими коврами, немецкими гобеленами и электричеством. Вот что значит волшебники.
— Удивлён? — спросил жабоид.
— Более чем.
Встретил нас дворецкий, солидный мужчина средних лет с лысиной и гладко выбритым лицом. Эдакий Берримор, знаете ли. Он принял с поклоном верхнюю одежду, а горничная в белом чепчике и чёрном платье проводила нас в столовую. Ничего себе комнатка: венецианские столы, стулья на тонких ножках, шкафы с посудой, клавесин с подсвечником. Богато.
— Василиса женщина с достоинством, — с почтением произнес Дмитрий Анатольевич. — В убожестве она жить не станет.
Ну да, не станет. А я вот живу. У меня рядовая однушка без претензий и с совмещённым санузлом, и ничего — не жалуюсь. А если кто-то, не будем говорить кто, считает меня нищим, в сравнении со всем этим убранством… Да, я нищий, пусть так. Зато гордый.
Я попросил горничную показать, где можно помыть руки, она провела меня в ванную. Не правильно, ванная у меня, а здесь волейбольная площадка с бассейном. Я не стал разменивать по мелочам и принял бассейн с пеной и гидромассажем. Как хорошо после двух недель мытарств почувствовать кожей горячую воду и гель. Ещё бы одежду чистую… Словно по волшебству, что, впрочем, так и есть, моя одежда оказалась выстиранной, выглаженной и аккуратно сложенной на пуфике перед туалетным столиком. На столике в образе верстового столба застыл Горбунок, любовался собой в зеркало. Не удивлюсь, если фокус с одеждой его лап дело. Я поблагодарил его, сказал банальное «спасибо», он шевельнул хвостиком, дескать, пожалуйста, и продолжил строить рожи самому себе.
Вернувшись в столовую, я застал там всю нашу компанию. Василиса проводила время в кресле за чтением журнала с бокалом мартини. Она успела переодеться в узкое платье цвета беж, и выглядела более завлекательно, чем в фургоне. Старушка Кострома расположилась за клавесином и наигрывала лёгкие мелодии, кажется, что-то из Даргомыжского или Мусоргского, или из обоих вместе. Фархунд с жабоидом играли в шахматы. Перед Фархундом стояла чашка чаю, Дмитрий Анатольевич грел в ладони коньячный бокал. Ужин ещё не подали, хотя горничные уже сновали вокруг стола, раскладывая тарелки и столовые приборы.
Я вернулся чистый, бритый и в старой одежде. Василиса как будто не заметила меня, хотя я видел, как она косилась в мою сторону, жабоид целиком сосредоточился на шахматных фигурах и только Фархунд призывно взмахнул рукой. Я подошёл.
Комбинация на доске складывалась не в пользу белых. Король, изображённый почему-то в виде зайца в короне, нервно оглядывался на волка-ферзя и двух быков-тур. Оглядывался — это не игра слов, это реально. Шахматы были живыми. Волк облизывался, быки мычали и нервно били хвостами по бокам, остальные фигуры, в образах прочих представителей фауны, с интересом следили за происходящими событиями. В связи с этим у меня возник вопрос: как происходит поедание проигравших — фигурально или каким-то особым способом?
Белыми играл жабоид. Он краснел, шмыгал носом, хватался за одну фигуру, за другую и никак не решался сделать ход. Фархунд отхлебнул чаю и сказал ласково:
— Как говорил мой ишак: Зачем нам султан, если в конюшне ни одной ослицы? Плохой тебе эндшпиль, дорогой жабоид-ака, ходить никуда не можно.
— Сдаюсь, — состроив кислую физиономию, признал поражение Дмитрий Анатольевич.
Я вам клянусь, заяц снял корону и вытер пот со лба, а волк издал недовольный рык.
— Ещё партия? — предложил Фархунд и постучал пальцами по доске. Оставшиеся в живых фигуры разъехались по своим клеткам, а на пустых, словно из воздуха, возникли недостающие.
— Нет, — отказался жабоид, — хватит. С Игнатиусом играй.
Со мной Фархунд играть не стал, мы ещё у него в дворницкой договорились, что шахматы — это не моё.
Подошёл дворецкий, предложил на выбор коньяк или мартини. Сказал, что может приготовить чай. Я попросил квасу. Дворецкий вежливо поклонился, обещал порыться в закромах и пригласил всех к столу. Рассадка проходила по регламенту. Во главе стола села Василиса, по левую руку от неё Кострома, по правую жабоид. Нас с Фархундом разместили в самом конце, подальше от царствующих особ. И на том спасибо, что не за отдельным столиком в подсобке.
