– Вовсе нет! – вскричал Ираклий. – На кону стоит его душа. Лишь огонь способен ее очистить!
Вильгельм с отвращением наморщил нос.
– Если ты будешь продолжать пытать этого человека, то лишь сильнее испачкаешь свою и без того черную душу, Ираклий. И никоим образом не спасешь Джона.
На некоторое время наступила тишина, потом встал коннетабль Онфруа с похожим на бочку туловищем и круглым красивым лицом.
– Нашему суду не по силам решить судьбу души обвиняемого, – заявил он голосом, тихим и скрежещущим, точно кто-то провел мечом по точильному камню. – Это проблема Церкви. Мы собрались из-за того, что безопасность нашего королевства оказалась под угрозой. Я боюсь, что, если мы оставим саксу жизнь, еще больше наших врагов присоединится к сарацинам. Всем известно об их богатстве. И, если за предательство королевства не последует жесткого наказания, что остановит других и помешает сержантам перейти на сторону неприятеля? И тогда весь наш народ обратится против нас.
– Слушайте, слушайте все! – поддержал его Жильбер.
– Но Джон присоединился к сарацинам не по доброй воле, – заметил Вильгельм. – Он попал в плен, и его сделали рабом.
Онфруа покачал головой.
– И все же он за них сражался, – сказал он.
– Он служил своему господину, который был сарацином. Джон человек чести: он не мог поступить иначе.
– Я также человек чести, – заявил седоволосый тамплиер Бертран. – Если этот мужчина сражался на стороне господина, с которым был связан, я склонен проявить снисходительность. – Бертран повернулся к Джону. – Скажи мне правду, Джон: почему ты воевал с нашими людьми?
– Я обязан Юсуфу жизнью. И сражался, чтобы расплатиться по долгу, – ответил Джон.
– А если бы перед тобой снова встал такой же выбор?
– Я поступил бы так же.
Бертран посмотрел на Амори.
– Я не могу его за это винить, – продолжал Бертран. – Если Джон даст клятву никогда больше не поднимать оружие против королевства, я выступлю за его помилование.
– Клятву? Я ему не верю, – запротестовал госпитальер Жильбер.
– Я держу свое слово, – сказал Джон.
Жильбер фыркнул.
– Ты уже однажды стал предателем. Если мы тебя освободим, сколько пройдет времени, прежде чем ты снова выступишь против нас?
– Я не предатель! А вот Рено предал меня в Дамаске и оставил умирать.
– Принц Рено? – резко уточнил сенешаль. – Бывший правитель Антиохии?
Джон кивнул.
– Вот видите! – заявил Жильбер. – Он порочит имя храброго воина, чтобы себя спасти. Как мы можем верить обманщику?
Руки Джона сжались в кулаки, и он сделал шаг к Жильберу.
– Ты хочешь меня ударить, сакс? – презрительно усмехнулся госпитальер. – Подойти ближе. Тебе стоит преподать урок.
– Прекрати, Жильбер! – заговорил Амори, и его голос был сильным и властным. – Я услышал достаточно. – Он посмотрел на Ираклия. – Тебе больше нечего добавить? – Священник покачал головой. – Вильгельм?
– Я прошу лишь о снисходительности. Если Джон поступал неправильно, дайте ему возможность заслужить прощение на службе у Королевства.
Амори кивнул сенешалю Ги, который обратился к собравшимся, повысив голос:
– Обвиняемый может быть признан виновным только в случае очевидного большинства – четыре или более голосов. Если суд признает Джона виновным, ему уготована судьба предателя. Он будет распят и повешен на неделю на Яффских воротах. По истечении этого времени его предадут огню. – Сенешаль подождал, пока все осмыслят его слова. – Патриарх, каков ваш вердикт?
Патриарх с некоторым трудом поднялся на ноги.
– Виновен.
Следом встал Жильбер.
– Виновен.
– А ты, Бертран? – спросил сенешаль.
– Невиновен! – твердо заявил магистр тамплиеров.
Сенешаль перевел взгляд на Онфруа.
– Виновен, – мрачно сказал Онфруа.
Джон почувствовал, что во рту у него пересохло. Прозвучало уже три вердикта «Виновен».
– Я считаю его невиновным, – сказал Ги. – Решающее слово принадлежит королю Амори.
Джон посмотрел в голубые глаза короля, тот мгновение колебался, а потом отвернулся.
– Виновен.
Джону показалось, что сейчас он потеряет сознание, и Вильгельм сжал его руку, чтобы поддержать. Джон стоял с опущенной головой, слушая, как сенешаль объявляет приговор.
– Джон из Тейтвика, ты признан виновным в измене. Завтра ты будешь распят у Яффских ворот.
Стража подошла к Джону, взяла его за руки и собралась вывести из зала.
– Подождите! – вскричал Вильгельм, подошел к Джону и заговорил, понизив голос: – Ты еще можешь спастись. Ты имеешь право оспорить приговор. Сражайся, чтобы доказать свою невиновность.
– Сражаться? Я едва могу стоять.
– Господь милостив к невиновным, Джон.
– У Господа нет фаворитов. Но если уж умирать, то лучше с мечом в руке. Я готов оспорить приговор. И буду сражаться с теми, кто считает меня виновным.
Судьи повернулись и удивленно на него посмотрели.
– Это чушь! – фыркнул Ираклий. – Суд принял решение.
– Наши законы оставляют ему право вызвать тех, кто вынес ему приговор, – заявил сенешаль. – Но для того, чтобы доказать свою невиновность, он должен победить всех четверых – или выбранных ими представителей – в один день. – Он посмотрел на Джона. – Ты уверен?
– Да.
– Хорошо. Мы встретимся на внутреннем дворе завтра в полдень, и Джон Тейтвик будет сражаться, чтобы доказать свою невиновность.
* * *
Джон стоял во дворе дворца и смотрел на купол церкви Гроба Господня. Его вершину скрывали туман и мелкий дождь, который падал на доспехи Джона. Он почувствовал, что Вильгельм положил руку ему плечо.
– Время почти наступило, – сказал священник.
Джон кивнул и оглядел двор. Булыжник, которым он был вымощен, стал влажным и скользким, и он подумал, что это может ему помешать. Его ноги покрывали волдыри, и он едва не потерял сознание от боли, когда надел сапоги. Ненадежная поверхность еще сильнее будет его сковывать.
Напротив него стояли король Амори, Жильбер и Онфруа, все в доспехах. Здесь же находился сенешаль, рядом с Ираклием и Патриархом – тот выставил воина, которому предстояло сражаться вместо него – Гарольда с длинным шрамом на лице. Они бросили жребий, и сержанту досталась самая короткая соломка. Он ухмыльнулся и посмотрел на Джона.
– Ты заплатишь за то, что сделал с моим братом, – заявил сержант.
Джон не стал ему отвечать и, сильно преувеличивая хромоту, вышел в центр двора. Он понимал, что ему поможет уверенность Гарольда в легкой победе. Это было его единственным преимуществом.
