Вот келья. С внешней стороны она похожа на маленькую часовенку с несколькими куполами. Для того, чтобы своей внешностью она производила должное впечатление на богомольцев, она разрисована картинками: “благословение святому преподобному Серафиму”, “нападение разбойников на святого преподобного Серафима” и т. п. А внутри её, в футлярах за стеклом хранятся — мантия, волосы, зуб “выбитый разбойниками”, огромный камень, на котором якобы преподобный молился. На стенке висят круглые часы. Здесь в футляре же лежанка, на которой “святой” спал. В углу дубовая длинная палка — посох “святого иеромонаха Марка”...
А вот могила около Успенского собора. Она имеет вид тоже маленькой часовенки. Но внутренность часовни на виду — она из рамочных стёкол с цветными стёклами, которые придают внутренности её таинственный вид. В ней, над могилой, мраморный надгробный камень с надписью. Вниз могилы ведёт каменная лестница. На стене прибита медная пластинка, а на ней выведено: “Сия могила устроена усердием нижегородца Петра Кирилловича Сотникова, 19 июля 1903 года”.
В могиле — дубовая круглая колода. Монахи выдают её за подлинный гроб. И такая же крышка.
Гроб весь потрескался, полугнилой. В одном боку продавлен. С одним насквозь прогнившим углом. “Усердием” купцов и монахов он скреплён серебряными обоймами, или как говорят — ошинован...
...после обследования комиссия постановила “мощи”, т. е. полусгнившие кости вместе с ветошками, в которые они были заделаны, отправить в Москву в антирелигиозный музей.
* * *
<...> — Всё наше упование было лишь в нём, — жаловался иеромонах Куприян.
И старались было “ублюсти” это упование.
Старая колода распилена на три части. Раскалывается на поленья. В сторону отлетают куски гнилушек. Трутся около подосланные монашонки. За каждым кусочком они следят с жадностью.
Вот один тронулся было уходить.
— Стой-ка, а что у тебя карман оттопырился?
Монах ловко зажимает карманы между ног.
— Нет ничего, нагло врёт.
— А ну-ка, выворачивай.
Монаху жаль, но пришлось карманы выворотить и из них посыпались куски подобранных им гнилушек.
Впрочем для монахов эти гнилушки — золото. Один оказавшийся здесь в гостинице купчик, подосланный монахами, предлагал членам комиссии за гнилую колоду 50 рублей. Надо полагать, барыши пока ещё были бы.
...В упакованных ящиках тронулся “чудотворец” на новоселье в Москву. Из некоторых келий вышли монахи проводить своего “кормильца”...
С нами по пути едут с десяток подвод. Это крестьяне села Клейменки (Кременки. — В. С.), занимающиеся вывозом брёвен из Саровского леса. Мужики пожилые, бородатые. Разговор о мощах, о саровских чудесах...
Наш возница, едущий с “Серафимом”, обижен “богом” на всю жизнь. Ему около 30 лет, а рост его всего лишь с аршин. Рос всю жизнь в два горба. Один на спине, другой на груди. Но парень весёлый.
— Всю почти жизнь я молил Серафима исцелить меня, — рассказывает он...
— Плохо верил, наверное, — смеёмся мы...
Саровским монахам морочить ничем не осталось.
Дм. Давыдов»139.
Следует обратить внимание на утверждение корреспондента пензенской газеты, что мощи преподобного Серафима после окончания изъятия в 17 часов были размещены в санях, направлявшихся в сторону Краснослободска. Для преодоления 70 километров по плохой дороге требуется изрядное количество времени. Обоз, прибывший в уездный центр за полночь, вероятнее всего, остановился на ночлег. Во время этой остановки в уездный финотдел были сданы детали от раки, изготовленные из серебра, а сами мощи короткое время находились под присмотром работников местного отдела ОГПУ, которое располагалось вместе с краснослободской милицией на центральной Благовещенской площади в доме купца Василия Степашкина
[141].
На следующий день руководитель Пензенского ОГПУ Тарашкевич с мощами преподобного Серафима продолжил путь в направлении железнодорожной станции Ковылкино. Почему выбран такой маршрут? Потому что до Пензы от Краснослободска более 200 километров пути по бездорожью, а до железнодорожной станции Ковылкино всего 60 километров. Передвижение по железной дороге до Москвы менее обременительно и значительно ускорило доставку мощей в столицу. Тарашкевич лично сопровождал мощи в Москву для передачи мощей в вышестоящую инстанцию. В деле, которое находится в Архиве УФСБ по Республике Мордовия в Саранске, подшит «Акт вскрытия мощей» от 5 апреля 1927 года140. Документ представляет собой оригинал с автографами всех членов комиссии. На обороте этого документа красными, потемневшими от времени чернилами написана расписка, в которой помощник начальника 6-го секретного отдела ОГПУ
[142] И. Полянский подтвердил получение в своё распоряжение мощей преподобного Серафима Саровского: «Поименованные в настоящем акте “мощи” Серафима Саровского с поименованными предметами в пунктах 1,2,8 (кроме евангелия) и наперсный серебряный крест получил 9 апр. 1926 года»143. По этой расписке Полянский получил «один человеческий скелет... принадлежавший Серафиму» (№ 1 по акту), «два шёлковых куска материи... в которые был завернут скелет» (№ 2 по акту), «два клока рыжих волос, один зуб, одно евангелие, одна мантия» (№ 8 по акту, кроме Евангелия). В действительности Полянский взял только мощи и материал (№ 1 и 2), в который они были завёрнуты. Всё остальное вернули Тарашкевичу. Далее мы увидим, что два клока волос, зуб и мантия будут переданы в Пензенский музей. Интересна дата расписки — на акте от 5 апреля 1927 года Полянский поставил 9 апреля 1926 года, что является ошибкой, следует читать как 1927-й.
О том, что происходило в Сарове сразу после изъятия мощей, и о важной командировке начальника Пензенского ОГПУ можно судить по письму уполномоченного по Краснослободскому уезду Матвеева в Пензу к Машкову:
«Товарищ Машков!
Посылаю тебе письмо на имя бывшего настоятеля Саровского монастыря игумена Мефодия (найденное в часах висевших в его келье) если можно будет используй. Приехали из Сарова сегодня, т. е. 8 апреля едва доехали, так как дорога совершенно испортилась. Ехали 16 часов (от Сарова до Краснослободска 75 километров. — В. С.), в Сарове после вашего отъезда всё прошло благополучно, хотя правда была кое-какая работа со стороны “чёрных воронов” на предмет теми или иными мерами воспрепятствовать нашим мероприятиям... На следующий день после вашего отъезда мы приступили к уничтожению всякой возможности в будущем иметь в монастыре ту или иную святыню и спекулировать ею, поэтому нами в первую очередь была уничтожена возвышенность, на которой стояли мощи а также и вся рака была сожжена на костре среди двора. Приходилось особенно следить за монахами работавшими по сожжению, так как эта сволочь всякие... чурки, мохры прятала по карманам... Рака в летнем соборе нами не уничтожена впредь до соответствующего на этот счёт указания свыше. В Саров попаду не раньше как в конце мая месяца когда дороги немного просохнут. Сообщи как вы доехали, мы получили телеграмму “от хозяина”
[143] из Москвы в которой он указывает на возможность сдачи церкви Зосимы и Савватия, значит кое что намечают.
