Наученные таким опытом, уже со следующего года в дни памяти преподобного Серафима за периметр объекта выезжают специальные команды, состоявшие из солдат и людей в штатском, которые встречали паломников ещё на подступах к Сарову и отправляли в обратный путь.
Приняв во внимание всё только что сказанное, можно не сомневаться, что если бы мощи преподобного Серафима были переданы православной общине Темникова или даже Саранска, люди, поклонившиеся мощам преподобного, обязательно пошли бы в Саров на мемориальные места, связанные с жизнью и подвигами старца. Поэтому о возвращении мощей преподобного Серафима Саровского Русской православной церкви не могло быть и речи.
А что же происходило с мощами преподобного?
Ответ находится в Государственном архиве Российской Федерации в «Деле о мощах. Начато 21 октября 1946 г. Окончено 1 марта 1949 г.». На листе 16 представлены «Сведения о мощах, находящихся в фондах Музея истории религии (Московский музей. — В. С.), а также музеях подведомственных комитету по делам культурно-просветительских учреждений»186. Справка подготовлена директором Музея истории В. Д. Бонч-Бруевичем
[165] 30 декабря 1947 года187. В Музее истории религии в Москве находились на хранении мощи: «2. Серафима Саровского — кости плохой сохранности»188. Следом идёт список мощей, отправленных в Ленинград в Музей истории религии и среди них: «5985. Мощи Серафима Саровского. Кости скелета, плохой сохранности, в специально устроенной витрине под стеклом, получена из часовни — 1-я Мещанская ул. В Москве, мощи находятся в фонде, отдельные предметы — епитрахиль, поручи и др. упакованы и отправлены в Ленинград. Ящик № 268»189.
Музей истории религии в Ленинграде торжественно открыт ] 5 ноября 1932 года. Экспозиции музея разместились в закрытом для богослужений Казанском соборе. Новый музей использовал в оформлении экспонаты из фондов Музея антропологии и этнографии Эрмитажа, Русского музея и из других источников.
После окончания Великой Отечественной войны Московский центральный антирелигиозный музей не возобновил свою работу (хотя существовал на бумаге и даже поменял название, став Музеем истории религии) и был присоединён к Музею истории религии Ленинграда, где с августа 1944 года (первое упоминание), а с 22 апреля 1946 года активную антирелигиозную деятельность Владимир Бонч-Бруевич начал уже в качестве директора. Распоряжением от 6 июля 1946 года он был наделён большими полномочиями и имел право «распоряжаться всеми имущественно-материальными ценностями, денежными средствами и личным составом Музея истории религии АН СССР (в Ленинграде)». 6 мая 1947 года Бонч-Бруевич утверждён директором Ленинградского музея истории религии. В это время антирелигиозная пропаганда в Москве не проявляется столь агрессивно, как это было до начала войны, и перемещается в пределы Северной столицы. Из нескольких умирающих антирелигиозных музеев решено реанимировать хотя бы один. Передислокация музея из Москвы в Ленинград связана, вероятно, ещё и с политическими мотивами. Заинтересованность правительства в улучшении отношений с РПЦ связана с надеждами на укрепление своего влияния за рубежом. Нахождение антирелигиозного музея или, как его ни назови, в столице было нецелесообразно, его перевод был просто необходим.
Некоторая нормализация отношений государства и Московской патриархии в период военных действий и в первые послевоенные годы, когда советское правительство передало из тех же антирелигиозных музеев некоторые реликвии, было направлено на реализацию своих далеко идущих планов, для чего Русской православной церкви были переданы некоторые храмы. В 1946 году в Троице-Сергиеву лавру торжественно возвращены на своё место мощи преподобного Сергия Радонежского. В 1947 году в Патриарший Богоявленский собор были перенесены мощи святителя Московского Алексия. Возвращены мощи Тихона Задонского, Иоанна Тобольского.
Вновь приняла реки православных паломников иноческая колыбель — Киево-Печерская лавра.
Весной 1947 года Святейший патриарх Алексий направил в правительство прошение с просьбой о передаче Казанского собора в Ленинграде для нужд церкви. Только решительный протест Бонч-Бруевича не позволил возвратить прежний статус этой жемчужине РПЦ. «Я лично... высказываюсь решительно против, — писал Бонч-Бруевич в письме на имя директора Института истории академика Бориса Дмитриевича Грекова. — С деловой точки зрения мы и не можем этого сделать, ибо сосредотачиваем там всё прошлое имущество нашего музея. Как ленинградского, так и московского. Другого же помещения ни в Москве, ни в Ленинграде у нас нет... 12 мая 1947 года»190.
Казанский собор так и не был передан РПЦ, а помещение храма, не приспособленного для мирских проблем, заполнялось рулонами картин, баулами и ящиками с музейными экспонатами, предметами культа и мощами. До сентября 1948 года в Казанский собор поступили мощи преподобного Серафима Саровского и оставлены на хранение в одном из подсобных помещений. Работа над приёмом и оформлением фондов продолжалась долго. Вплоть до своей смерти в 1955 году Бонч-Бруевич пытался навести порядок в подведомственном ему хозяйстве. Только в 1952 году работники музея приступили к разборке архива ЦАМ, содержащего «списки того, куда и что ЦАМ отправлял из своих фондов». До 1952 года 30 ящиков с негативами и фототека ЦАМ находились на историческом факультете МГУ в Москве.
8 сентября 1948 года Бонч-Бруевич направляет письмо Карпову:
«Я обещал вам дать список всех мощей: которые находятся в Музее истории религии в Ленинграде, куда влились все экспонаты Московского музея истории религии. Я недавно был в Ленинграде и там, на месте, был составлен следующий список:
Серафима Саровского,
Иоасафа Белгородского,
Александра Невского,
Ребро св. Альфонса,
Мумифицированный труп фальшивомонетчика и мелкие частицы мощей разных католических святых,
“Умученный от жидов” — останки отрока Михаила.
Надо решить вопрос, как быть со всеми этими предметами: нужно ли их нам хранить, или нужно просто предать сожжению в крематории?
Я был бы очень рад, если бы Вы мне дали бы по этому поводу добрый совет и может быть нашли бы нужным снестись с Советом Министров, чтобы так или иначе решить это дело»191.
На письмо последовал ответ:
«Глубокоуважаемый Владимир Дмитриевич!
На Ваши письма от 8 и 9 сентября с. г. о церковной утвари и т. н. “мощах”, т. е. об имуществе музея, не представляющем музейной, художественной или исторической ценности, я могу сейчас только сообщить Вам, что занимаюсь этим вопросом и, вероятно, сумею решить его только в конце октября или в начале ноября месяца с. г.
