Но вернёмся к основной теме.
По возвращении отца Серафима в монастырь ему для проживания предоставили келью, ставшую спустя много лет мемориальной. Она располагалась в одноэтажном флигеле, протянувшемся по южному склону от архиерейских покоев вплоть до юго-восточной угловой башни. Вход в общий коридор жилого отсека находился напротив ризницы Успенского собора. В общий коридор выходили четыре кельи, две из которых окнами смотрели на склон холма и речку Саровку, две кельи — на Успенский собор. В коридоре располагались две обогревательные печи — одна на две кельи. Соседнюю с отцом Серафимом келью занимал его послушник отец Павел
[80]. Во многих изданиях говорится об отсутствии у старца послушника, что, вероятно, по мнению жизнеописателей, принижало суть его подвигов — самолично нёс все тяготы без помощи кого-либо... Но с архивными документами не поспоришь: «1826 года апреля 17 дня Павла келейника Серафимова постригли в рясу»170. Библиотекарь Саровской пустыни Иаков (Невельской) в своих записках оставил следующее сообщение: «9 февраля 1853 г. скончался рясофорный послушник Павел живший во обители около сорока лет — был несколько лет послушником у Затворника Старца иеромонаха Серафима. От коего тайно пострижен был в великий образ и наречён Павлином»171. В записках игумена Георгия (Вырапаева) читаем: «В такие безнадёжные скорбные минуты к больному брату пришёл келейник отца Серафима отец Павел со словами: «Отец Серафим тебе здоровья прислал»|72. Вторят ему и Дивеевские сёстры: «Сказывал мне келейный Батюшки, отец Павел...»173 Больше аргументов не требуется.
О внутренней обстановке кельи старца Серафима судим по рассказу, относящемуся к маю 1827 года, арзамасского архитектора Семёна Соколова. Он интересен профессиональной цепкостью и точностью. Длинный коридор, у окна, рядом с кельей отца Серафима, у стены стоит гроб. Заглянем в саму келью: «Довольно просторная комната, с одним входом из коридора, имеющая два окна в сад, завалена была почти вся какими-то связками, в бумаге, холсте, клеёнке и разных материях. Против двери находилось небольшое пространство для приёма, а от него проложены две узенькие дорожки к двум углам, северо- и юго-восточному, где стояли иконы с теплящимися лампадками. Недалеко от двери, на площадке для приёма, стоял сундук, на котором находились Распятие с горящею лампадкою, разной величины бутылки с деревянным маслом и красным вином, серебряный ковшичек, несколько просфор и довольно большая кучка сухариков из просфор, на бумаге. Вот и всё убранство его оригинального жилища. Постели я в нём не приметил»174.
Первые годы отец Серафим жил строгой затворнической жизнью, начатой на Дальней пустыни. Но такое грозное событие, как вторжение французской армии в пределы России, не оставило отца Серафима безучастным наблюдателем. Саровская пустынь предоставила приют и пропитание многим беженцам из оккупированных областей и Москвы. В архиве монастыря до сих пор сохраняются благодарственные письма:
«Милостивейший отец и благодетель!
Первою обязанностию моею почитаю всегда благодарить Бога за то, что в несчастнейшее время с моим семейством во Святой обители вашей нашёл убежище от поражающаго всех бедствия»175.
Так писал один из спасённых — иерей Спасской церкви, располагавшейся на Сретенской улице в Москве. По решению братии пожертвованы были две тысячи рублей ассигнациями «на составление новых сил к защищению отечества нашего»176. И конечно, ежедневно братия возносила молитвы о спасении страны от нашествия врага, и в общем хоре звучал голос старца Серафима.
В 1813 году, к 15 августа — празднику Успения Пресвятой Богородицы — в Саровскую пустынь приехал вновь назначенный епископ Иона (Василевский). Осматривая пустынь, владыка ходил и по кельям монашествующих. У кельи отца Серафима произошла заминка — старец не открыл двери, но мудрость и чувство такта позволило владыке с честью выйти из этого затруднительного положения. Епископ, отказавшись от силового решения этого вопроса, мирно удалился. Спустя некоторое время Саров посетил Тамбовский губернатор Александр Михайлович Безобразов с супругой. Они были первыми, кого принял отец Серафим после ослабления затвора. Уже в конце 1830-х годов А. М. Безобразов в письме игумену выражал надежду, что сможет ещё «поклониться местам, где почивают великие сподвижники обители преподобные отцы: Серафим, Марко и Лев, из которых первый не отринул усердием своим принять его благословение в затворе»177.
Период келейного затвора в житийной литературе обозначен пятнадцатью годами (с 1810-го по 1825-й), но о нём нельзя упрощённо говорить, как и о периоде пустынножительства.
15 лет, прожитые старцем Серафимом в келье совершенно одиноко, были так же разнообразны, как и жизнь самого монастыря. Даже при некоторой отрешённости от общемонастырской жизни он не мог полностью избегнуть его влияния. В жизнеописаниях говорится, что первые годы старца были погружены в молчание. Из писем бывшего Тамбовского епископа Ионы выясняется, что подобные ситуации могли возникать часто, например, в июне 1824 года он просит кланяться «батюшке отцу Серафиму, в безмолвии пребывающему»178. Однозначным не может быть и период жизни отца Серафима в Ближней пустыни. В журнале «Духовная беседа» за 1872 год приведены воспоминания паломницы, посетившей старца: «С благословения о. Серафима, Е. пробыла в Сарове в этот раз восемь дней, и он принимал её к себе каждый день, кроме пятницы. В этот день он оставался в безмолвии и, как надо полагать, погружался в размышления о страданиях сладчайшего Искупителя»179. Видимо, старец налагал на себя различные дополнительные обеты в самые различные периоды своей подвижнической жизни, соотнося свои чувства и мысли с окружающей обстановкой, событиями из годового круга церковной жизни.
Не мог отец Серафим остаться обойдённым, когда весной 1818 года игумен Нифонт и ещё 13 иеромонахов были награждены наперсными крестами в честь победы над французской армией180. В наградном списке присутствовало и имя старца Серафима. Высоко оценён его молитвенный подвиг во славу русского оружия:
«Тамбовской епархии Темниковской Саровской пустыни отцу иеромонаху Серафиму.
По благополучном, с помощью Вышняго, окончании войны с французами, благоугодно было Его Императорскому Величеству, Всемилостивейшему Государю нашему, между многими милостями, дарованными всем вообще верным Его подданным, отличить Российское духовенство особенным знаком Высочайшаго Своего благоволения и признательности, которыя изъяснены в Манифесте от 30 августа 1814 года следующими словами:
“Священнейшее духовенство Наше, призывавшее пред Олтарем Всевышняго тёплыми молитвами своими благословение Божие на Всероссийское оружие и воинство, и примерами благочестия ободрявшее народ к единодушию и твёрдости, в знак благоговения к вере и любви к отечеству, да носит на персях своих, начиная от верховнаго Пастыря включительно до Священника, нарочно учреждаемый для сего Крест с подписью 1812 года”.
