Будущая графиня де Сегюр появилась на свет 1 августа 1799 г. и почти сразу же удостоилась поистине царских почестей: её крёстным отцом стал сам Павел I, у которого Фёдор Васильевич Ростопчин был в фаворе. Поэтому можно сказать, что начало её жизни развивалось согласно сказочному канону, где у главной героини обязательно должна быть особенная крёстная (в крайнем случае – крёстный). И это как нельзя лучше подходит к образу будущей доброй сказочницы, чьи книги войдут в дом каждого французского ребёнка.
Софолетта (а именно так чаще всего называли её домашние) обладала очень живым, подвижным темпераментом. Характером и внешностью в большей степени походила на отца, о чём сам Ростопчин писал: «Моя вспыльчивость унаследована моими дочерьми. Наташа ещё может себя сдержать, а Соня почти всегда отдаётся порывам нетерпения, несмотря на правила, в которых она воспитана». В детстве её сложно было назвать послушной и прилежной девочкой, скорее, Софолетта походила на непоседливого, упрямого бесёнка, за которым нужен глаз да глаз. С годами эта черта переросла в активность и энергичность – очень важные качества для будущей хозяйки большого дома. А вот детская любовь к сладостям у Софолетты сохранилась на всю жизнь.
* * *
Согласно воспоминаниям одной из дочерей Софи, пристрастие к сладостям однажды обернулось для неё забавной, но заставившей поволноваться историей. На одном из балов кавалер обратил внимание на юную девушку, постоянно крутившуюся вокруг столика со сладостями. Она явно была поглощена сложным выбором. Чем же всё-таки полакомиться: замороженными фруктами или горячим шоколадом? Эклером или бисквитом? Молодой человек, не теряя времени зря, подходит к ней и неожиданно приглашает на танец. Девушка моментально краснеет и, к большому разочарованию кавалера, вместо ответа мычит что-то неразборчивое. Но приглашения не отвергает.
«Она плохо говорит! Вот досада! Симпатичная, но, видимо, ущербная с детства», – расстроенно думает он. Однако деваться некуда: предложение на танец уже сделано, и забрать его обратно было бы слишком грубо. В результате весь танец проходит в гробовом молчании. И только когда музыка стихла, Софья отчётливо и с явным облегчением произнесла:
– Наконец-то я её проглотила!
– Что же вы проглотили? – недоумевал кавалер.
– Замороженную дольку апельсина! Я никак не могла прожевать её.
* * *
Была ли она красива? Видевшие её люди скорее сходились во мнении, что Софи миловидна и производит лучшее впечатление, чем её старшая сестра Наталья. Однако пальму первенства отдавали младшей, Елизавете, которая была признана одной из главных красавиц Петербурга. Тем не менее никакие советы, отзывы и мнения не помешали графу Эжену де Сегюру, известному парижскому красавцу и сердцееду, влюбиться в Софью Ростопчину.
Их свадьба состоялась в 1819 г.; это был брак если и не по большой любви, то в любом случае по искренней взаимной симпатии, что в те времена случалось нечасто. Однако любовь любовью, но было и ещё одно (не всегда очевидное для современного человека) обстоятельство, которое способствовало этому браку. Общая религия.
Фёдор Васильевич Ростопчин, можно сказать, главный ревнитель национальных устоев в России, умудрился просмотреть раскол в своей собственной семье. Ещё в Петербурге, в 1806 г., жена Ростопчина Екатерина Петровна вместе со своими сёстрами тайно принимает католичество. Новое вероисповедание быстро становится для неё центром вселенной, которому подчинено всё: окружающая обстановка, мысли, устремления и желания. Обнажённые статуи в античном стиле, украшавшие усадьбу её мужа, целомудренно прикрываются плотными тканями.
Дальше больше: от фанатичной матушки достаётся не только мраморным статуям, но и детям, к которым Екатерина Петровна, исходя из своих религиозно-педагогических соображений, относится подчёркнуто сдержанно, если не сказать – сухо. Все – и сыновья и дочери – вне зависимости от погоды и сезона спят на жёстких матрасах и укрываются лишь одним тонким одеялом. Чтобы хоть немного согреться, дети идут на всевозможные хитрости, в частности, прячут от маменьки газету, чтобы потом укрываться ею поверх холодного одеяла. Кроме того, мать неоднократно пытается склонить их к смене религии. Правда, из пятерых детей уговорам поддались только две дочери: Софья и рано умершая Лиза, принявшая новую веру незадолго до смерти. Чтобы понять, насколько важной для Екатерины Петровны становится принадлежность к «правильной» христианской конфессии, достаточно прочитать одну строчку из её письма к своей сестре: «Сестра! Поздравь меня. Лиза умерла, но она умерла католичкой».
* * *
Русские католики XIX века – это отдельный, по-своему интересный, но замкнутый мирок людей, раздираемых противоречием между своей кровью и своей новой религией. Как вычеркнуть воспоминания о том, что твои предки крестились, глядя на золотые купола? И как стать своим среди католиков, где так катастрофически мало русских? Большинство соотечественников их презирали, считали вероотступниками и чуть ли не предателями. Точно заговорщикам, им приходилось всегда быть начеку и таиться
[40]. Поэтому многие новообращённые вынуждены либо уезжать во Францию, либо исповедовать католичество тайно, стараясь не привлекать к себе нежелательного внимания. Но тем приятнее было встретить родную душу, прошедшую тот же тернистый путь, что и ты.
Софья Свечина относилась к тому же кругу русских католиков, что и Екатерина Петровна, поэтому частые визиты Ростопчиных в салон Свечиной были закономерны. А когда две подружившиеся матроны заметили вспыхнувшую симпатию между Софолеттой и молодым графом де Сегюр, то они загорелись идеей поженить их. Ведь что может укрепить новообращённую девушку в религии больше, чем брак с католиком из старинного французского рода?
Что именно думал об этой авантюре сам граф Ростопчин, автор с уверенностью сказать не может. В сохранившихся пись мах он умалчивает о своём отношении к свадьбе дочери. Тем не менее дальнейшие события показывают, что любящий отец возобладал в нём над строгим блюстителем русских порядков. Сам факт, что Ростопчин не противился этому браку, ставит под сомнение утверждение некоторых исследователей о его деспотичности. Образованный и долго проживший в Европе Ростопчин меньше всего походил на упёртого фанатика. Он, конечно, остался верен своим идеалам и протестовал против засилья иностранцев на своей Родине – но не более того. И пусть ему трижды не нравятся французы, он не станет из-за этого мешать счастью своей любимой Софолетты. Хотя кроме претензий к национальности будущего зятя, у Ростопчина вполне могла быть и личная неприязнь к Эжену, ведь его родной дядя, генерал Филипп де Сегюр, участвовал в походе на Москву.
Тем не менее в 1820 г., когда у молодожёнов рождается первенец, он с радостью пишет своему зятю: «Я целую Софью, вашу пэри, и ножки Гастона, первого паладина общества».
