Реклама спектакля в аргентинской столице за счёт помощи от приглашающей частной компании была организована с размахом. Судя по возникшему ажиотажу, ожидать недостатка зрителей не приходилось. К тому же затея Беляева легла на благодатную почву. Дело в том, что в первой половине ХХ века у светской публики и обывателей ощущался настоящий голод на экзотику. Особым спросом пользовались фотографии «диких» народов. Порой в качестве экспонатов выступали и сами люди – представители экзотических племён, которых специально привозили на выставки. Сегодня такая практика показалась бы нам унизительной, однако в то время она воспринималась как ещё один аттракцион.
Кроме простой любопытной публики такие выставки привлекали внимание и учёных-антропологов. Поэтому неудивительно, что некоторые из них посетили «Индейскую фантазию» и оставили о ней ценные записи. К примеру, бывший в то время в Аргентине швейцарский антрополог Альфред Метрё писал:
«И вот они представили излечение одной девушки, которую укусила змея. Шаман принёс девушку на руках и положил её на землю. Девушка стонала, бормоча одни и те же слова звенящим и театральным голосом. Шаман пустился в пляс вокруг девушки, потом впился в рану и звучно высосал кровь. Группа юношей и девушек с длинными шестами, с которых свисали копыта косули, ритмично передвигаются вокруг девушки, в то время как шаман продолжает свои заклинания. Девушка излечилась. И тогда все стали танцевать. Меня привели в восторг красота их смуглых тел, блеск одежд и лент, это сочетание красного и коричневого. Это представление было восхитительным».
Как видим, за успехом в Асунсьоне последовал успех в Буэнос-Айресе, что позволило всей труппе заработать неплохие деньги. Выручка была поделена согласно индейским обычаям: часть выдали всем участникам представления, другая же часть пошла на общее дело – строительство первой в Парагвае индейской школы, создание которой давно планировалось Беляевым.
Здесь индейцы могли бы по доброй воле изучать азы современной жизни, начиная с чтения и письма на испанском и на своих родных языках, заканчивая сельским хозяйством, которое у них ещё не сильно было развито.
После некоторых колебаний и раздумий правительство всё же выделило землю под строительство школы. Она находилась на одном из островов реки Парагвай, разделяющей страну на две части – обжитые земли и дикий Чако Бореаль. В этом прослеживалось что-то символическое, ведь остров стал своего рода мостом, перекинутым между прошлым и будущим, привычным и новым укладом жизни. Общину было решено назвать в честь одного из первых защитников индейцев, почитаемого ими доминиканского монаха XVI века по имени Бартоломе де лас Касас
[59].
В этой школе группа добровольцев, среди которых, естественно, был и Иван Беляев, обучала индейцев навыкам жизни в большом мире, при этом стараясь максимально сохранить их национальные традиции. В созданной общине воплотились и отдельные элементы «Русского очага» – земля и имущество здесь были общими и принадлежали всем членам племени. Впрочем, такой уклад был привычен для индейцев ещё задолго до их встречи с Беляевым, потому и не вызвал никаких протестов.
Вклад Беляева в жизнь местных племён поистине сложно переоценить. Даже простое перечисление сделанного им в области защиты прав индейцев уже впечатляет. Помимо Общины де лас Касас благодаря его усилиям и упорству были созданы Национальный патронат по делам индейцев, Ассоциация индианистских исследований, открыт этнографический музей, создана кафедра сравнительного изучения индейских наречий при Асунсьонском университете. Наконец, им же была написана «Декларация прав индейца», положения которой в итоге были включены в Конституцию Парагвая 1992 г.
Читая про все те колоссальные усилия, которые приложил уже достаточно пожилой Беляев для защиты индейцев, особенно приятно осознавать, что по крайней мере в этой истории чувства оказались взаимными. Беляев не просто удостоился солидного прозвища «Сильная Рука», но и был провозглашён «Великим Шаманом», почти что мессией, которого даже после смерти будут почитать и ждать его возвращения. До сих пор среди индейцев мака можно встретить тех, кто ещё помнит Великого Шамана – и кто искренне благодарен ему за сохранение своего народа.
* * *
Вплоть до самых последних лет своей жизни Беляев принимал активное участие в жизни индейских племён. По-другому он просто не мог: не в его характере было оставить тех, кто однажды доверился ему. Возможно, отчасти индейцы заменили ему несостоявшийся «Русский очаг» и детей, которых, к сожалению, у него так и не появилось. Впрочем, такое нередко встречается в биографии выдающихся людей – как будто они приходят в этот мир для того, чтобы согреть своим светом всех нуждающихся, но при этом ничего не оставить для себя.
Обстановка в его доме, по воспоминаниям многих очевидцев, граничила с нищетой, ведь свою военную пенсию, он, не задумываясь, тратил на индейцев. Однако супруги Беляевы, казалось, не замечали этого и довольствовались тем, что даже в глубокой старости могут принести кому-то пользу и протянуть руку помощи. Периодически недоброжелатели из русской диаспоры пускали нелепые слухи, будто Беляев под влиянием индейцев совсем одичал, перестал следить за собой, живёт в доме без крыши и ходит в лохмотьях. Разумеется, это не соответствовало действительности. Даже самые последние фотографии Беляева, сделанные незадолго до его смерти, не оставляют сомнений в том, что Ивану Тимофеевичу до последних дней удалось сохранить облик настоящего русского офицера. На нас пристально смотрит неизменно подтянутый (несмотря на возраст!) человек в идеально белой рубашке и безупречно выглаженных брюках, что никак не соответствует тому образу, который стремились создать его недруги.
Оставшиеся после его смерти письма свидетельствуют о том, что даже в старости он сохранял ясность ума и умение грамотно донести свою мысль, что, кстати, и в молодом возрасте свойственно немногим. В 1952 г. в ответ на какую-то нелицеприятную статью об аборигенах в парижской газете «Русская мысль» он пишет в присущем ему подчёркнуто вежливом стиле:
«Убедительно прошу простить мне беспокойство и прийти в защиту целой расы, оклеветанной теми самыми, кто нашёл приют и кусок хлеба на залитой их кровью земле. ‹…› О народах этой загадочной расы, об их характере, о таинствах и религии пусть говорит вам мой официальный отчёт. Что же до их природного благородства, изумительного знания природы, стойкости в опасностях, непоколебимости в дружбе – свидетельствуют 14 экспедиций, выполненных только благодаря их содействию в романтической обстановке, могущей заставить побледнеть страницы прославленных романов».
19 января 1957 г. Иван Тимофеевич Беляев тихо ушёл из жизни. Его отпевали по православным традициям в церкви Пресвятой Богородицы, однако при нём неотступно, на протяжении всей службы присутствовали десятки индейцев, которых никто не посмел выгнать из храма. Впрочем, в их преданности своему защитнику никто и не сомневался. Интересно другое: как только в городе стало известно о кончине генерала, у церкви постепенно начала собираться вся русская община. Даже те, кто в последние годы избегал любых контактов с Беляевым, пришли почтить его память. Несмотря на все накопившиеся разногласия, каждый чувствовал, что в лице Беляева ушла целая эпоха – и ушёл человек, про которого можно было бы сказать «Ecce Homo!»
