Прижимаю ладонь к груди. Я пока не потратила ни цента из первых денег — шестидесяти одного доллара, — а выходит, будет еще больше?
— И кое-что еще. — Мисс Скитер берет меня за руку и косится на свою красную сумку. — Я в пятницу заходила в редакцию, уволиться с работы… — Помешкав, решительно продолжает: — И сказала мистеру Голдену, что следующей Мисс Мирной должны стать вы.
— Я?
— Я объяснила ему, что фактически именно вы отвечали на все вопросы. Он ответил, что подумает, а сегодня позвонил и согласился — при условии, что вы никому не расскажете и станете отвечать на письма читателей под именем Мисс Мирны.
Она протягивает мне синий блокнот:
— И платить будет вам столько же — по десять долларов в неделю.
Я? Буду работать в белой газете? Присаживаюсь на диван, открываю блокнот. Там собраны все прошлые письма и статьи. Мисс Скитер садится рядом.
— Спасибо вам, мисс Скитер. И за это, и вообще за все.
Она улыбается, глубоко вздыхает, будто сдерживает слезы.
— Прямо не верится, что завтра вы уже в Нью-Йорке очутитесь.
— Вообще-то сначала я поеду в Чикаго. На один день. Хочу увидеть Константайн, ее могилу.
— Правильно, — киваю я.
— Мама показала мне некролог. Кладбище недалеко от города. А на следующее утро отправлюсь в Нью-Йорк.
— Передайте Константайн привет от Эйбилин.
Она смеется:
— Я так нервничаю. Никогда ведь не бывала ни в Чикаго, ни в Нью-Йорке. И даже на самолете ни разу не летала.
С минуту мы молчим, прислушиваемся к шуму за окном. Я вспоминаю, как мисс Скитер впервые пришла ко мне домой, как мы стеснялись друг друга. А теперь мы прямо как родственники.
— Вы боитесь, Эйбилин? — спрашивает она. — Того, что может случиться?
Отворачиваюсь, чтобы она не видела моих глаз.
— Да нет, все нормально.
— Иногда я думаю — а стоило ли оно того? Если с вами что-нибудь случится… не представляю, как я смогу с этим жить, сознавая, что все из-за меня. — Она крепко прижимает ладони к глазам, словно не хочет видеть, что впереди.
Тогда я иду в спальню и приношу пакет от преподобного Джонсона. Она разворачивает бумагу и недоуменно рассматривает книгу — много-много имен, много-много подписей.
— Я собиралась послать ее вам в Нью-Йорк, но, думаю, так будет даже лучше.
— Я не… понимаю, — лепечет она. — Это мне?
— Да, мэм. — И передаю ей слова его преподобия. Про то, что она теперь для нас как член семьи. — Вы должны помнить: каждая подпись здесь означает, что дело того стоило.
Она читает благодарности, коротенькие пожелания, добрые слова; медленно проводит пальцем по строчкам. Глаза ее полны слез.
— Думаю, Константайн гордилась бы вами.
Мисс Скитер улыбается, и тут я замечаю, до чего же она молода. За время нашей работы, за долгие часы тревог, волнений, усталости, я почти позабыла, что она ведь совсем девчонка. И останется такой еще много-много лет.
— Вы уверены, что все будет в порядке? Если я уеду, а…
— Отправляйтесь в Нью-Йорк, мисс Скитер. Ищите свою судьбу.
Она улыбается, смахивает слезинку и на прощание произносит:
— Спасибо.
Ночью долго не могу уснуть, все размышляю, а слезы катятся и катятся у меня из глаз, стекают по вискам прямо в уши. Я очень счастлива за мисс Скитер. Она начинает совершенно новую жизнь. Представляю, как она идет по шумным улицам огромного города, который я только по телевизору видела, и длинные волосы развеваются у нее за спиной. Как бы и мне хотелось начать все заново. Писать статьи об уборке — это ведь новое дело. Но я уже немолода. Жизнь моя почти окончена.
Чем больше стараюсь уснуть, тем хуже получается. Я будто слышу гул голосов — люди по всему городу обсуждают нашу книгу. Как тут уснешь при таком шуме? Думаю про Флору Лy — если бы мисс Хилли не уверяла направо и налево, что книжка не про Джексон, мисс Эстер, глядишь, и уволила бы ее. Ох, Минни, Минни. Как же благородно ты поступила. Позаботилась обо всех, кроме себя. Надеюсь, я сумею тебя защитить.
Не знаю, долго ли удастся сдерживать мисс Хилли. Каждый день еще кто-нибудь объявляет, что догадывается, кто съел знаменитый торт, и мисс Хилли ведет свой бой еще яростнее. Впервые в жизни мне интересно, кто же победит. Прежде я бы наверняка поставила на мисс Хилли, но сейчас — трудно сказать. В этот раз она вполне может проиграть.
Заснуть удается лишь перед рассветом. Забавно, но, поднявшись в шесть, я чувствую себя бодрой. Надеваю свежую униформу, только вчера выстиранную. Выпиваю большой стакан холодной воды. Выключаю свет в кухне, иду к двери, и тут звонит телефон. Рановато, однако.
Снимаю трубку, а там — вой.
— Минни? Это ты? Что…
— Лероя вчера уволили! А когда он спросил, за что, начальник объяснил, что мистер Уильям Холбрук велел. Холбрук заявил, что все из-за чернозадой женушки Лероя, а Лерой как пришел домой, так сразу и кинулся меня убивать, прямо голыми руками! — Минни захлебывается рыданиями. — Детей во двор вышвырнул, запер меня в ванной и начал грозить, что подожжет дом вместе со мной!
Господи, вот оно и случилось. Чувствую, как проваливаюсь в жуткую черную яму, которую мы сами себе выкопали. Несколько недель голос Минни звучал спокойно и уверенно, но теперь…
— Эта ведьма! — кричит Минни. — Он хочет убить меня из-за нее!
— Ты где сейчас, Минни, где дети?
— На бензоколонке, убежала как была, босиком! Дети спрятались у соседей… — Она всхлипывает, стонет, икает. — За нами приедет Октавия. Сказала, будет мчаться как ветер.
Октавия живет в Кантоне, двадцать минут к северу от дома мисс Селии.
— Минни, я сейчас к тебе приду…
— Нет, не вешай трубку, пожалуйста. Поговори со мной, пока она не приедет.
— Ты в порядке? Он тебя не покалечил?
— Я больше не могу, Эйбилин. Не могу… — И все плачет, плачет.
Я впервые слышу от Минни такое. И знаю, что должна сделать. Нужные слова уже сложились у меня в голове. Прямо сейчас — единственный шанс, чтобы она меня услышала, пока стоит босиком в телефонной будке на бензоколонке.
— Минни, выслушай меня. Ты никогда не потеряешь работу у мисс Селии. Мистер Джонни тебе сам пообещал. А мисс Скитер вчера рассказала, что книга принесет еще немного денег. Минни, слушай меня внимательно. Вот что я тебе скажу… Ты не должна больше терпеть побои от Лероя.
Минни душат слезы.
— Время настало, Минни, пора. Ты слышишь меня? Ты свободна.
Рыдания стихают, медленно-медленно, но стихают. В трубке тишина. Если бы я не слышала ее дыхания, подумала бы, что Минни бросила трубку. «Пожалуйста, Минни, — заклинаю я. — Пожалуйста, это твой шанс вырваться на волю».
