Один из белых, наклонившись к водителю, спрашивает:
— А что происходит?
Я уже спускаюсь по ступенькам, но слышу ответ:
— Да не знаю, какого-то ниггера пристрелили. Вам куда надо?
Двери автобуса закрываются. Господи, думаю я, лишь бы не кто-то из наших.
На Фэриш-стрит тихо и пусто — только мы вдвоем. Мужчина смотрит на меня:
— Вам далеко еще до дома?
— Да нет, мне близко.
Мой дом в семи кварталах отсюда.
— Хотите, я провожу вас?
Хочу, конечно, но все же мотаю головой:
— Нет, спасибо. Все нормально.
Мимо проносится фургон телевизионщиков, прямо к тому перекрестку, откуда выехал наш автобус.
— Боже, надеюсь, все не так плохо…
Но мужчина уже исчез. Вокруг ни души. Меня охватывает такое чувство — знаете, как в книжках пишут, — будто на меня сейчас кто-то набросится. Через пару секунд мои чулки уже трутся друг о друга с такой скоростью, что похоже на звук застегивающейся молнии. Впереди замечаю трех человек, которые, как и я, почти бегут. Потом они сворачивают, входят в дом, дверь захлопывается.
В тот же миг понимаю, что совершенно не хочу оставаться в одиночестве. Ныряю в проулок между домом Мул Като и автомастерской, потом пробираюсь через садик Они Блэк, спотыкаясь в темноте о шланги. Чувствую себя почти преступницей. В домах свет, видно фигуры людей — а ведь в такое время свет давным-давно должен быть погашен. Что бы ни случилось, люди слушают или говорят об этом.
Наконец-то впереди показалось освещенное окошко кухни Минни, задняя дверь открыта. Минни сидит за столом, и с ней все пятеро ее ребятишек: Лерой Младший, Шуге, Фелисия, Киндра и Бенни. Лерой Старший, наверное, на работе. Все они глаз не сводят с громадного радиоприемника в центре стола. Но я ничего не слышу, там какие-то помехи.
— Что такое? — спрашиваю с порога.
Минни, нахмурившись, подкручивает настройку. А я тем временем успеваю заметить подсохшие горелые ломтики ветчины в сковородке, открытую консервную банку, грязную посуду в раковине. На кухню Минни это совсем не похоже.
— Что случилось? — еще раз спрашиваю я.
Приемник оживает, и диктор громко произносит:
— …Почти десять лет службы в качестве секретаря местного отделения НААСП. Из больницы по-прежнему нет никакой информации, но характер ранений…
— Кто? — выдыхаю я.
Минни смотрит на меня с таким выражением, будто у меня головы на плечах нет.
— Медгар Эверс. Где ты была?
— Медгар Эверс? Что случилось?
Я встречалась с Мирли Эверс, его женой, прошлой осенью, когда она приходила в нашу церковь вместе с семьей Мэри Боун. У нее еще был такой красивый, красный с черным, платок на шее. Помню, как она посмотрела мне в глаза и улыбнулась, будто в самом деле рада познакомиться. Медгар Эверс у нас тут знаменитость, большой человек в НААСП.
— Садись, — предлагает Минни.
Падаю в деревянное кресло. Лица у всех бледные, как у призраков, взгляды устремлены на приемник — размером с половину автомобильного двигателя, деревянный, четыре большие кнопки на панели. Даже Киндра затихла на коленях у Шуге.
— В него стрелял ку-клукс-клановец. Прямо перед домом. Час назад.
По спине пополз холодок.
— Где он живет?
— На Гайнес, — говорит Минни. — Его отвезли в нашу больницу.
— Я… видела. — Вспоминаю про автобус. Гайнес в пяти минутах отсюда, если ехать на машине.
— …Свидетели утверждают, что это был мужчина, белый, он выпрыгнул из кустов. Слухи об участии Ку-клукс-клана…
Слышится какой-то шум, разговоры, чей-то вскрик, бормотание. Я нервничаю, кажется, что кто-то наблюдает за нами с улицы. Кто-то белый. В пяти минутах отсюда ку-клукс-клановец охотился на чернокожего. Хочется запереть все двери.
— Мне только что сообщили, — тяжело дыша, произносит диктор, — что Медгар Эверс скончался. Медгар Эверс. — Голос звучит так, словно вокруг бурлящая толпа. — Мне сообщили. Скончался.
Боже правый.
Минни поворачивается к Лерою Младшему. Тихо, твердо произносит:
— Отведи своих сестер и братьев в спальню. Ложитесь в кровать. И оставайтесь там. — Когда вопль звучит так тихо, это всегда страшнее.
Я знаю, что Лерой хотел бы остаться, но он бросает на младших такой взгляд, что те исчезают, быстро и бесшумно. Репортер тоже умолкает. На миг приемник становится просто деревянным ящиком. Но лишь на миг.
— Медгар Эверс, — опять слышится голос диктора, — секретарь местного отделения НААСП, умер. Медгар Эверс убит.
У меня слюны полный рот, с трудом сглатываю. Разглядываю обои, пожелтевшие от кухонного чада, липких детских ручонок, сигарет Лероя. На стенах у Минни никаких картинок или календарей. Пытаюсь не думать. Не хочу думать об убитом чернокожем мужчине. Сразу вспоминаю Трилора.
Руки Минни сжимаются в кулаки.
— Застрелили на глазах его собственных детей, Эйбилин, — цедит она сквозь зубы.
— Мы будем молиться за Эверсов, мы будем молиться за Мирли… — Но это звучит так бездушно, что сама останавливаюсь.
— По радио сказали, что его домашние выбежали из дома, услышав выстрелы. Сказали, он шел, спотыкаясь, весь в крови, и детки, залитые его кровью… — Она опускает ладони на стол с такой силой, что приемник подпрыгивает.
Задерживаю дыхание, но голова все равно кружится. Я должна быть сильной. Я должна быть рядом со своей подругой.
— В этом городе никогда ничего не изменится, Эйбилин. Мы живем в преисподней, мы в ловушке. Наши дети в ловушке.
Голос репортера вновь окреп:
— …Повсюду полиция, дороги заблокированы. В ближайшее время ожидается пресс-конференция мэра Томпсона…
Я задыхаюсь, слезы катятся градом. Повсюду вокруг нас белые люди, они окружают цветные кварталы. Белые с винтовками, нацеленными в цветных. Потому что кто же защитит нас? Цветных полицейских не бывает.
Минни смотрит на дверь, за которой скрылись дети. Лицо все в поту.
— Что они сделают с нами, Эйбилин? Если поймают…
Она говорит о наших рассказах.
— Мы обе знаем. Плохо будет, — тяжело вздыхаю я.
— Но что именно они сделают? Привяжут к грузовику и протащат по улице? Пристрелят меня во дворе на глазах у детей? Или просто уморят голодом?
По радио выступает мэр Томпсон, рассказывает, как он сочувствует семье Эверсов. Поглядываю на открытую заднюю дверь, и у меня опять такое чувство, что за нами следят, особенно когда слышу голос белого.
