Отдельные смешки, но почти все головы поворачиваются к Скитер — посмотреть, хватит ли у нее нахальства признаться.
— Я хотела бы, чтобы вы, отринув стеснительность, вышли вперед и приняли нашу благодарность. Без вашей помощи мы, честно говоря, не смогли бы произвести столь значительный объем работ.
Скитер, с абсолютно непроницаемым лицом, не отводит взгляда от трибуны. Хилли ослепительно улыбается.
— И наконец, отдельная благодарность моему мужу Уильяму Холбруку — за то, что пожертвовал выходными в охотничьем лагере. — Улыбнувшись супругу, она добавляет, чуть понизив голос: — И не забудьте, избиратели. Холбрука — в сенат штата.
Доброжелательные смешки в ответ на прозрачный намек Хилли.
— Что, Вирджиния? — Хилли подносит руку к уху. — Нет, я не баллотируюсь вместе с ним. Но, конгрессмены, присутствующие среди нас сегодня, — если вы не разберетесь с проблемой раздельного обучения, имейте в виду, я явлюсь к вам и все организую сама.
Очередной взрыв смеха. Сенатор и миссис Уитворт, сидящие за первым столом, весело кивают. Скитер не смотрит в их сторону. Они встретились чуть раньше, за коктейлем. Но миссис Уитворт утащила сенатора прежде, чем он успел во второй раз обнять Скитер. Стюарт не появился.
Обед и речь завершились, мужья перешли к бару, некоторые отправились танцевать. За аукционными столами началась суета из-за последних предложений. Две бабушки вступили в бой за антикварный детский чайный сервиз. Кто-то пустил слух, что сервиз принадлежал королевской семье и был контрабандой вывезен в повозке через всю Германию, пока в итоге не оказался в антикварной лавке «Магнолия» на Фэйрвью-стрит. Цена в мгновение ока взлетела с пятнадцати долларов до восьмидесяти пяти.
В углу, у барной стойки, зевает Джонни. Селия хмурит брови:
— Поверить не могу, что она говорила о помощи нечленов. А мне сказала, что в этом году им не нужна никакая помощь.
— Ничего страшного, поможешь в следующем, — утешает Джонни.
Заметив, что толпа, окружающая Хилли, почти рассосалась, Селия говорит:
— Джонни, я сейчас вернусь.
— А потом давай выбираться отсюда. Устал я от этой идиотской бессмыслицы.
Тут рядом возникает Ричард Гросс, приятель Джонни по охотничьему клубу, и дружески хлопает его по плечу. Мужчины беседуют, смеются, разглядывают толпу гостей.
Селии удается почти подобраться к Хилли, но та скрывается за трибуной. И Селия отступает, словно боится места, где всего несколько минут назад Хилли предстала во всей мощи собственной власти.
Как только Селия удаляется в дамскую комнату, Хилли вновь оказывается на арене.
— О, Джонни Фут! — радостно приветствует она и подхватывает его под руку. — Удивительно видеть тебя здесь. Всем известно, что ты терпеть не можешь шумные сборища.
— Ты же знаешь, завтра открывается охотничий сезон, — вздыхает Джонни.
Хилли ласково улыбается ему. Цвет помады настолько идеально подходит к цвету платья, что, видимо, его подбирали несколько дней.
— Как я устала слышать от всех одно и то же. Неужели ты не можешь пропустить один день, Джонни Фут? В прошлом ты был способен на это, ради меня.
Джонни устало закатывает глаза.
— Селия ни за что не пропустила бы сегодняшнее мероприятие.
— А где же твоя жена? — Хилли еще крепче вцепляется в руку Джонни. — Продает хот-доги на футбольном матче?
Джонни мрачнеет, хотя они с Селией действительно познакомились именно так.
— Ой, брось, ты же понимаешь, я просто шучу. Мы ведь достаточно давно знакомы, чтобы я могла подшучивать над тобой, верно?
Ответить Джонни не успевает, поскольку кто-то окликает Хилли и она с хохотом уплывает к следующей семейной паре. Джонни лишь вздыхает.
— Отлично, — заметив в толпе Селию, обращается он к Ричарду, — можно ехать домой. Мне вставать, — взгляд на часы, — через пять часов.
Ричард глаз не сводит с Селии. Она останавливается, наклоняется поднять упавшую салфетку, предлагая роскошную панораму своего декольте.
— Знаешь. Джонни, пожалуй, замена Хилли на Селию оказалась чертовски верной.
Джонни кивает:
— Как будто всю жизнь провел в Антарктике, а потом внезапно переехал в Майами.
Ричард весело хохочет.
— Ага, как будто лег спать в духовной семинарии, а проснулся в «Оле Мисс», — подхватывает он, и теперь смеются оба.
Чуть понизив голос, Ричард продолжает:
— Как ребенок, который впервые попробовал мороженое.
— Ты говоришь о моей жене, — предупреждает Джонни.
— Прости, — опускает глаза приятель, — не имел в виду ничего дурного.
Разочарованная Селия уже рядом.
— Привет, Селия, как поживаете? — здоровается Ричард. — Потрясающе выглядите.
— Спасибо, Ричард. — Селия громко икает, прикрывает салфеткой рот.
— Ты что, опьянела?
— Она просто веселится, верно, Селия? — вступается Ричард. — Знаете, давайте-ка я принесу коктейль, который вам точно понравится. Называется «Алабамская тюрьма».
— Но потом домой, — хмурится Джонни.
Три «Алабамские тюрьмы» спустя объявляют победителей аукциона. Сюзи Пернелл стоит на трибуне, гости толпятся около бара с напитками, курят, танцуют под песни Гленна Миллера и Фрэнки Вали, болтают, стараясь перекричать микрофон. Звучат имена, и победители получают свои призы с таким восторгом, будто это настоящее состязание и награда досталась им совершенно бесплатно, а не была куплена в три, четыре, пять раз дороже реальной стоимости. Наибольшую прибыль принесли скатерти и ночные рубашки с кружевами ручной работы. Очень популярны оказались и никчемные серебряные штуковины вроде ложек для фаршированных яиц, приспособлений для извлечения начинки из оливок и разбивания перепелиных яиц. Затем пришло время десертов: пироги, пласты пралине, пастила. И разумеется, фирменный торт Минни.
— …И всемирно известный шоколадный торт Минни Джексон достается… Хилли Холбрук!
Аплодисменты после этого объявления чуть громче, но вовсе не потому, что Минни настолько знаменита, — просто имя Хилли в любом случае вызывает всплеск энтузиазма.
Хилли отвлекается от беседы:
— Что? Назвали мое имя? Но я не участвовала в аукционе!
«Никогда не участвуешь», — думает Скитер, сидящая в одиночестве за столиком.
— Хилли, вы только что выиграли торт Минни Джексон! Поздравляем, — произносит дама слева.
Хилли, злобно прищурившись, внимательно оглядывает зал.
Минни, услышав свое имя и имя Хилли, вздрагивает и замирает. В одной руке у нее чашка из-под кофе, в другой — серебряный поднос.
