– Ну а чего ты ожидал? – говорит он своему отражению в небольшом зеркале для бритья.
Оттуда на него дерзко смотрит старый солдат с белой бородой, пронзительными фиолетово-синими глазами в лучиках добрых морщинок. Он застегивает и нежно поглаживает серебряные пуговицы на мундире.
– По крайней мере, теперь мы, поляки и евреи, будем заодно, начнем вместе бороться против этого сумасшедшего Гитлера.
Корчак слишком стар, чтобы вернуться в армию. И все же бывший майор медицинской службы достает сумку с медикаментами, проверяет ее содержимое, кладет туда побольше бинтов и коробку с пузырьками морфия. Он спускается в холл, громко стуча старыми офицерскими сапогами.
Где-то вдалеке снова грохочут взрывы. Встревоженные дети отрываются от своих чашек с молоком, перестают жевать хлеб.
– Ну-ну, просто Гитлер проснулся сегодня в плохом настроении, – говорит им Корчак. Он расхаживает по столовой, улыбается детям, успокаивает тех, кто подбежал к нему, обнимает их. Теперь, когда доктор рядом, ничего плохого случиться не может.
– Пан доктор, а правда, что самолеты у немцев из картона? – спрашивает Хая.
– А одежда из бумаги! – кричит Шимонек.
– Сущая правда, – отвечает Корчак, – даже кальсоны!
Эрвин с порога зовет его:
– Пан доктор, вас к телефону. Директор с Польского радио.
Войдя в кабинет, Корчак отвечает на звонок коротко и прохладно. Он еще не забыл боль и неловкость от последнего разговора с директором радио. Корчак тогда пришел обсудить новые идеи для своей программы, а в ответ услышал, что его еженедельные беседы по радио больше не нужны, его передачу сняли с эфира.
– Позвольте спросить, доктор Корчак, не найдется ли у вас времени прийти сегодня к нам в студию и выступить перед варшавянами? Люди в панике, и только голос Старого Доктора может успокоить их. Вы всегда умели тронуть сердце каждого.
Корчак молчит, и директор рассыпается в извинениях:
– Мне, конечно, следовало за вас тогда заступиться. Разумеется, это была месть в чистом виде, они отыгрались на вас за критику некоторых политиканов. До какого же абсурда дошли те, кто заявляет, что евреи не должны высказывать свое мнение о событиях. Но уж теперь-то руки у них связаны.
Доктор отвечает хриплым от волнения голосом:
– Конечно. Буду рад.
* * *
Корчак выступает по радио:
– Сегодня мы стоим плечом к плечу, сплотившись, чтобы противостоять великому безумию. Сегодня каждый из нас, мужчины, женщины, дети, должен внести свой вклад в борьбу с темной силой, пришедшей в наш дом.
* * *
В коридоре студии директор крепко пожимает руку Корчака:
– Ну почему я спасовал тогда, почему не вступился, когда вас увольняли, мне нужно было твердо стоять на своем. Если б я только…
Корчак обрывает его, взяв за обе руки:
– Все это в прошлом, друг мой. А сейчас мы должны думать о будущем. Есть ли новые сообщения с фронта, как там наша армия?
– Нам запрещено говорить по радио, что все плохо, но вам я скажу. Немецкая армия стремительно продвигается в глубь страны, сеет хаос повсюду. Польская армия в основном отступает.
– Это точные сведения? А ведь нам твердили, что Польша готова отразить любое нападение. Впрочем, все наверняка изменится, когда в войну вступят Британия и Франция. Они еще не делали заявление?
– К сожалению, пока нет.
* * *
Весь следующий день Миша, Корчак и другие учителя то и дело забегают в кабинет, чтобы послушать радио. Когда наконец передают, что Великобритания объявила войну Германии, Корчак радостно вскакивает со стула.
– Я так и знал! Я верил, что союзники нас не подведут. Надо пойти к посольству и выразить благодарность.
Корчак и Миша присоединяются к толпе, заполнившей узкую улицу, ведущую к британскому посольству. Франция тоже объявила войну Германии, и на балконе стоят послы Франции и Британии. Толпа хором начинает петь польский национальный гимн. Потом люди затягивают еврейский национальный гимн, и у Корчака на глаза наворачиваются слезы. Одной рукой он обнимает Мишу, а другой – стоящего рядом поляка.
* * *
София смотрит на улицу из окна Розиной квартиры. В последние дни Варшава жила обычной жизнью, будто война вот-вот закончится. Работали магазины, по улицам ходили элегантно одетые люди. Но сегодня ставни на витринах закрыты, в сторону моста спешат люди, одетые будто впопыхах или собравшись в поход, в ботинках, с рюкзаками за спиной. И так же много людей прибывает в Варшаву, это беженцы из сел на западе и севере. Что делать, не знает никто.
В новостях одно и то же: польская армия терпит поражение, немцы успешно продвигаются, союзники бездействуют.
Неужели немцы действительно могут дойти до Варшавы?
Гости собрались на праздничный ужин в честь помолвки Миши и Софии, но посуда отставлена в сторону, вместо нее на столе разложена карта. Семья Софии, Миша и его сестры, затаив дыхание, следят, как муж Розы Лолек чертит маршрут, по которому через реку Буг можно попасть в Восточную Польшу.
– Когда вы собираетесь ехать? – спрашивает Миша у Розы.
– На днях. Пока еще не поздно. Если Польша проиграет войну, нас будут притеснять так же, как в Германии. – Она смотрит на Лолека. – Молодых мужчин хватают и забирают на работы без всякого предупреждения.
– Если Польша проиграет. Что за разговоры? – ворчит господин Розенталь.
Госпожа Розенталь смотрит на девушек, склонившихся над картой. Исхудавшая темноглазая Сабина держит на руках ребенка. Нет, об ее отъезде не может быть и речи. Кристина совсем еще девочка. Но если Софию будет сопровождать Миша, может быть, стоит отпустить их вместе?
Нюра тянет Мишу за рукав:
– Мы с Рифкой поедем вместе с Розой, вернемся к отцу в Пинск. Знаю, это опасно, но, может, и ты поедешь с нами? Ну пожалуйста, Миша.
Он не знает, что ответить. Может, и вправду им с Софией тоже стоит уехать? Но как оставить детей? Его душа рвется на части.
Снаружи на фонарных столбах висят громогласные, хриплые репродукторы, которые уже прочно вошли в повседневную жизнь. Неожиданно раздается пронзительный вой сирены.
– Учебная тревога, – уверенно говорит мать Розы.
* * *
Но через несколько мгновений на улице гремит взрыв, и комната начинает трястись и раскачиваться.
Они успевают спуститься в подвал, а в небе над Варшавой повисают десятки вражеских самолетов.
* * *
Город бомбят каждый день.
Во время очередного налета, провожая младших детей до дверей подвала, Эрвин смотрит на небо сквозь ветви дерева в центре двора. Нынешним летом в лагере Эрвин, Сэмми, Абраша и другие мальчики играли в войну поляков и немцев. Иногда выигрывали немцы, иногда поляки. Больше они так не играют. Каждый день Гитлер посылает свои самолеты бомбить Варшаву. Как только звучит сирена, старшие дети помогают Шимонеку, Саре и другим малышам добраться до подвала. Корчак с гордостью наблюдает за тем, как дети спокойно, без толкотни раз за разом спускаются в подвал. И ведут себя разумнее, чем многие взрослые, которых он видел в Варшаве.
