* * *
Близится комендантский час. Эрвин идет по одной из безлюдных улиц, проходящих вдоль стены гетто. Днем здесь никого не встретишь, лишь изредка проходит патруль. Но с наступлением сумерек почти все немцы покидают гетто, и тогда на улицах вдоль стены слышны топот и шарканье ног. Это дети бегут по булыжной мостовой, чтобы протиснуться под стеной и выйти с другой стороны через дренажные люки.
Эрвин останавливается около стены, откуда-то из темноты выходит Исаак. Убедившись, что рядом никого нет, они начинают расшатывать кирпичи вокруг дренажного отверстия. Сначала в щель протискивается Эрвин, Исаак остается ждать у проема.
На той стороне никого. Эрвин осторожно поднимается на ноги. Сумерки сгущаются, улица пуста, но в нескольких метрах слышится немецкая речь, взрывы хохота. Эрвин ждет, когда пройдут солдаты, затем направляется в глубь арийской Варшавы.
Никто не обращает на него внимания. Вздернутый нос и светлые, как у поляка, волосы Эрвина не вызывают подозрений, когда он торопливо идет в небольшую пекарню. Первое место, где он побывает сегодня вечером. Он покупает ржаной каравай, такой теплый и аппетитный. Мальчик с трудом удерживается, чтобы не оторвать от него кусок прямо сейчас.
Он возвращается к стене и тихо свистит. Исаак отвечает, и Эрвин передает хлеб через дыру. И ждет, затаившись в тени, прислушиваясь к каждому звуку. Тихий свист раздается снова, Исаак возвращается. Он просовывает в щель руку и передает Эрвину несколько злотых. В гетто хлеб стоит вдвое дороже, чем на арийской стороне, Эрвин купит еще два каравая, а потом их продаст. Ему нужно сделать несколько вылазок. Хлеба должно хватить и для еды, и для продажи, чтобы иметь злотые, ведь назавтра все повторится.
Во время последней вылазки на Рынковой он натыкается на трех поляков, торопливо перебрасывающих через стену мешки на сторону гетто. Внезапно раздаются громкие крики на немецком, слышится топот сапог. Эрвин отступает назад, поворачивает за угол и убегает, за спиной слышны выстрелы.
Он прячется в дверном проеме, пока все не стихает, потом возвращается к деревянному забору. И прислушивается, не раздастся ли топот солдатских сапог, от которого его сердце все еще колотится, как сумасшедшее.
Миша просыпается, услышав, как кто-то крадучись ступает по деревянному полу. Тревога охватывает его, он тут же вскакивает и садится, по коже пробегает озноб. По другой стороне спальни движется короткая приземистая фигура, куртка на ней странно топорщится.
Эрвин. Миша подкручивает карбидную лампу.
Подросток подходит к Мишиной кровати. Он распахивает полу пиджака. Внутри – грубый холщовый мешок, пришитый детской рукой крупными стежками. Порывшись в нем, Эрвин достает караваи черного ржаного хлеба, его глаза радостно сияют в свете лампы.
– Это настоящий, пан Миша. Совсем не такой, как в магазинах гетто, – клейкое месиво пополам с опилками. А еще смотри что.
Он передает Мише крошечный кусочек мыла для рук, завернутый в плотную бумагу. Миша нюхает, мыло благоухает лавандой.
– Ты будешь очень хорошо пахнуть, Эрвин.
– Это для Галинки. Она моя лучшая подруга, пан Миша. Когда мы вырастем, я буду ремонтировать машины, мы поженимся, уедем в Америку и заведем троих детей. И у них у всех каждый день будут молоко и белый хлеб. Сколько захотят.
– Великолепный план.
Эрвин кивает и бережно прячет мыло в пиджак.
– Но, Эрвин, ты понимаешь, что будет, если тебя поймают?
– Побьют, наверное, но я выдержу.
* * *
Миша лежит и размышляет. Сам он тоже не раз перелезал через стену на арийскую сторону, используя вместо лестницы одну из дворовых сушилок для одежды. Но без особого успеха, сумел добыть лишь какой-то мизер – немного картошки, пару буханок. Даже ребенок принес бы больше. У маленьких детей и в самом деле получается лучше, им легче протискиваться сквозь сточные отверстия. Многие родители теперь надеются только на своих шестилетних детей, которые приносят в дом еду.
Миша лихорадочно думает, как найти способ и войти в одну из групп, которые занимаются контрабандой продуктов по-серьезному. Благодаря этим людям гетто выживает. Он слышал о домах на границе гетто, в которые через чердаки или подвалы каждый день доставляют сотни мешков с продуктами, о дыре в стене, в которую через трубу заливают галлоны молока.
Правда, без нужных связей нечего и мечтать об этом. Если за вас не поручатся, никто не возьмет вас в такое серьезное дело, которое приносит реальную пользу, обеспечивает гетто едой.
И все же на каждого контрабандиста, рискующего жизнью, чтобы прокормить голодающее гетто, находится человек, который стремится извлечь выгоду из здешней нищеты, взвинчивает цены до заоблачных, который не гнушается связями с гестаповцами, просиживая с ними в захудалых ночных клубах, который готов выдать им любого, если предложат хорошую цену.
Как связаться с контрабандистами, не оказавшись при этом в тюрьме Павяк?
В тяжелых раздумьях Миша лежит без сна, от невыносимого голода у него сводит желудок.
Глава 16
Варшава, сентябрь 1941 года
– В жизни так не пугался.
Господин Розенталь кладет на стол книги, которые он пытался продать на улице Новолипки.
– Стою я со своими книгами, и тут появляется польский полицейский и идет прямо ко мне. Потом-то я понял, кто это. Никогда не догадаешься. Станислав Зымковский. Помнишь, мама? Много лет назад мы учились вместе в гимназии. И что ты думаешь? Он сказал мне, что занимается контрабандой еды в гетто. Предлагает нам хлеб по хорошей цене. И это еще не все. Он ищет надежного человека, чтобы помогал им по эту сторону стены. Так что я рассказал ему о Мише, и Зымковский хочет, чтобы он встретился с евреем Якубом Фридманом, с которым они вместе работают. Что скажешь? Разве это не хорошие новости? Он хочет, чтобы Миша встретился с ним в кафе Зглиновича.
– Миша не ввяжется ни в какую контрабанду. Ты хоть понимаешь, как это опасно? – говорит ему гневно София.
Но, услышав ее ответ, Миша отводит глаза.
– Может, тогда бы разрешились наши проблемы, – тихо произносит он.
– А что, если эта встреча – ловушка, чтобы вычислить контрабандистов? Мы не можем так рисковать.
– Но разве не риск продолжать в том же духе, сколько еще мы протянем без денег, без еды?
София не может заснуть, с улицы раздаются крики голодных детей. Она знает, что Миша прав. У них нет выбора, если они хотят выжить.
* * *
Миша сидит в кафе Зглиновича через несколько столиков от стеклянного окна. Кафе находится на нижнем этаже нового элегантного жилого дома, построенного во времена, когда мир стремительно развивался, становился все лучше. Отсюда хорошо видны трехметровые деревянные ворота и охранники, которые проверяют всех: грузовики, повозку с лошадью, пешеходов. Охрана тройная: немцы с винтовками, польская полиция в синей форме с черными лаковыми фуражками и еврейские полицейские, одетые кое-как в штатское, вся их форма заключается в ремне, фуражке и дубинке.
