Корчак пристально смотрит на нее. Как можно запереть перепуганного ребенка в гробу, в темноте, в одиночестве?
– Нет, пусть остаются вместе. Пока идет война, лучше всего им быть здесь, с нами. Ничего, справимся, нам не привыкать. Не в первый раз мы спасаем наших детей от немцев.
* * *
София ждет вестей от руководителя своей ячейки. После них она ощущает прилив сил и еще больше хочет стать настоящим борцом. Однако вестей все нет.
Корчак по-прежнему читает лекции по понедельникам, как обычно, дома, хотя слушателей все меньше. Однажды она с удивлением замечает в задних рядах Ицхака.
Миша с серьезным лицом слушает его. Он поворачивается, когда она подходит к ним.
– Плохие новости. Сегодня утром гестапо арестовало руководителей двух ячеек, – рассказывает ей Ицхак. – Их будут пытать, чтобы выведать имена других. Я пришел предупредить тебя.
София ахает.
– Какой ужас.
Жестокость гестапо хорошо известна.
– Поэтому будьте предельно осторожны. – Ицхак отходит от них. Он должен предупредить других.
* * *
Миша не в силах расстаться с Софией. Он идет с ней в квартиру на Огродовой и всю ночь спит на стуле у кровати сестер. Они никогда не чувствовали такой близости, никогда так не наслаждались присутствием друг друга, никогда не любили сильнее. Даже страх, который покидает их только во сне и тут же возникает, стоит им проснуться, не может помешать их любви. Кристина встает очень рано и тихо выскальзывает из дома.
Он ныряет в кровать и обнимает спящую Софию.
От стука в дверь они застывают. Это мальчик из коммуны Дрор. Он рассказывает им, что обоих мужчин страшно пытали, но ни одного имени не слетело с их губ.
Опасность миновала, новых арестов нет, хотя нет и надежды на организацию сопротивления.
И теперь, после той страшной ночи, когда все подпольные газеты были разгромлены, полмиллиона людей, оказавшихся в ловушке под названием «гетто», будут знать только то, что угодно нацистам.
* * *
Проходят недели. В воздухе чувствуется весна. Из-за стены веет слабым ароматом сирени. На голубом небе сияет безмятежное солнце.
Ни один из жутких слухов о том, что с гетто произойдет что-то страшное, не оправдался. Россия и США воюют с нацистами, Великобритания бомбит немецкие города, и теперь никто не сомневается, что немцев разобьют и война закончится, это лишь вопрос времени. В гетто верят, что нужно держаться и тогда они выживут в этой войне. А что касается слухов о том, что гетто в Варшаве ликвидируют, как в Люблине, о страшных убийствах, о которых рассказывают оставшиеся в живых, то в Варшаве, при таком большом населении, этого никогда не случится. Это немыслимо.
Глава 27
Варшава, май 1942 года
По предложению Корчака дети пишут письмо. Несколько дней назад, когда в удушающей жаре он пересекал площадь Гжибовского, в глубине арочного портика, ведущего к костелу, перед глазами мелькнула зелень крошечного садика, решетка, увитая розами. Костел всего в квартале от детского дома. Вот бы приводить сюда по нескольку детей, чтобы они могли поиграть в садике. Хорошо бы их пустили. И не слишком опасно. Здешний священник знаком ему. Каким же ярым антисемитом был отец Годлевский до войны, но запел по-другому, когда увидел воочию страдания собственных прихожан – принявших христианство евреев, которые в глазах нацистов так и остались евреями. Теперь он изо всех сил старался помочь евреям в гетто.
Дети уселись за покрытым клеенкой столом на сцене. Галинка и Абраша, Сами, Эрвин и Аронек склонились над чистым листом бумаги и обдумывают каждое слово. Ведь то, что они напишут, очень важно. От их письма зависит, позволит ли им священник играть в крохотном садике рядом с церковью.
– Напиши, что мы стосковались по воздуху и зелени, – повторяет Галинка. – Прямо так и пиши: мы стосковались по воздуху и зелени.
Писать усадили Абрашу.
– Да, напиши ему, как тут душно и тесно. Я бы все отдал, чтобы хоть на час снова оказаться в Саксонском парке, – говорит Эрвин.
– И набрать цветов для Галинки. Помнишь, как за тобой гнался смотритель парка?
– Те цветы были такие красивые, – шепчет Галинка.
– И напиши, что мы не будем трогать растения, – добавляет Аронек. – Пообещай ему, что ни веточки не сломаем.
– Аронек, а после войны летом мы все вместе поедем в лагерь «Маленькая роза», – говорит Галинка. – Ты даже не представляешь, как там хорошо. Сам увидишь. Вокруг леса и поля. Мы разжигаем костры, плаваем.
– А помнишь, какое огромное там небо? – вспоминает Абраша. – Над полями, над рекой. Конца не видно. А здесь что? Тут и неба-то не видно, какие-то кусочки, полоски над домами. Вот приедем в лагерь, я встану посреди поля и буду кричать сколько захочу. И никаких заборов вокруг.
– Да пусть хотя бы разрешат просто подышать свежим воздухом.
Они подписывают письмо, отдают его Корчаку и обретают надежду.
* * *
Черняков тоже всеми силами стремится что-то сделать для детей, запертых в гетто без парков и зелени. Он пытается улучшать условия жизни постепенно, шаг за шагом, добиваясь от немцев хотя бы по одной уступке за визит, хотя на большинство его прошений отвечают отказом. Но на этот раз его встреча с комиссаром Ауэрсвальдом во дворце Брюля оказывается удачной. Чернякову удалось получить разрешение на открытие трех детских площадок. В жаркий июньский день Корчак, Миша и несколько сот других людей стоят на краю разбитой бетонной площадки. Осколки щебня с нее смели в кучу. От зноя воздух над площадкой колышется. В белых платьях, белых шортах и рубашках, как на параде, выстроились дети. Черняков в белом летнем костюме и пробковом шлеме с белыми перьями прохаживается между рядами, а оркестр еврейских полицейских играет гимн «Хатиква». На площадке поставили деревянные качели, шведские стенки, лесенки, по заказу Чернякова их сделала бригада рабочих из гетто. Рядом разбит небольшой участок свежей, но уже желтеющей, поникшей от жары травы. Стены прилегающих зданий с каждой стороны расписаны сельскими видами и пейзажами. Жаркий ветер приносит запах пыли и битого кирпича. Черняков поднимает руку, чтобы остановить музыку, и обращается к толпе, голос его срывается от волнения:
– Наш высший, наш святой долг – сделать все, чтобы дети пережили эти трагические времена. Вы сами знаете, как тяжела жизнь внутри гетто, но еврейский народ не должен сдаваться. Каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок должны верить в будущее, строить планы и трудиться ради него. И это, – кричит он, показывая на площадку, появившуюся на месте бомбежек, – это только начало, будут и другие проекты, мы построим новые игровые площадки, откроем институт по подготовке учителей и балетную школу для девочек.
Толпа аплодирует, дети маршем проходят по кругу под веселую мелодию оркестра. Им раздают пакеты с конфетами из патоки, изготовленными в гетто. Толпа улыбающихся людей постепенно рассеивается.
