Тяжело дыша, Черняков сидит в полумраке в кабинете, глядя на приказ на столе. В ночной тьме цветные стекла витражного окна кажутся темными. В каком трудовом лагере могут понадобиться тысячи детей? Только в одном – там, где их уничтожат. Черняков понимает, что поезда везут людей на смерть.
Он не переставал надеяться, что сумеет помочь своему народу пережить это время. Даже если не удастся избежать отдельных смертей, большинство останется в живых. Десять тысяч человек семь дней в неделю! Нацисты уже не скрывают своих намерений. Такие цифры могут означать только смерть всех обитателей гетто.
А он не более чем инструмент для выполнения нацистского плана уничтожения. Ему отвели роль безропотного исполнителя их приказов.
Весь день было холодно, а теперь поднимается ветер. Улицы гетто погружены во мрак. Ему больше не к кому обратиться. Гетто изолировано и осталось без всякой помощи извне.
Он думает о Фелиции, которая ждет, когда он вернется домой, ждет новостей о сиротах из приюта неподалеку, которых она опекает.
Перед ним лежит приказ о депортации, оставленный Хофле. Он должен поставить на нем свою подпись, иначе его расстреляют. Выбора нет.
И все же протест возможен. Он еще может отказаться. В ящике стола спрятана небольшая коробочка с капсулой цианида, которую он хранил на случай, если нацисты заставят его действовать против совести.
Он берет со стола ручку и чистый лист бумаги и начинает письмо своей любимой Фелиции.
Я бессилен. Мое сердце разрывается от горя и сострадания. Больше не могу этого выносить. Они требуют, чтобы я своими руками отправил на смерть детей моего народа.
Он выдвигает ящик большого дубового стола и смотрит на прямоугольную цинковую коробку внутри. Щелкает, открывая крышку. Маленькая, безобидная на вид капсула. Пора. Не доверяя ногам, он не спускается по лестнице сам, а звонит дежурному секретарю.
– Не могли бы вы принести стакан воды, когда будет свободная минутка?
Он видит, что она заметила, как сильно он дрожит, когда берет стакан, и пытается улыбнуться, благодаря девушку. Она закрывает дверь, и вскоре снизу слышится ровный стук ее печатной машинки. Он представляет Фелицию в день, когда впервые встретил ее. Представляет детей на игровой площадке.
Чуть позже кассирше в комнате за стеной кажется странным, что телефон Чернякова звонит не переставая. Она думала, что председатель на месте, работает допоздна у себя в кабинете. Женщина подходит к двери, прикладывает ухо, затем входит.
Кажется, что Черняков спит, положив голову на стол. Он и раньше иногда мог вздремнуть прямо за столом, по ночам его мучают бессонница и тревожные мысли. Она трогает его за широкую спину, зовет, но он остается неподвижным.
Мгновение спустя она вскрикивает и отступает назад. Председатель Черняков мертв.
Глава 35
Варшава, 24 июля 1942 года
Раннее утро следующего дня, больше похожего на осенний. Под холодным пасмурным небом Корчак с небольшой группой людей собрались на кладбище Генся. Семейный участок Черняковых расположен посреди ровных рядов ухоженных каменных плит, но и сюда ветер доносит едкий запах негашеной извести из общих ям, где в несколько слоев лежат тысячи обнаженных трупов.
Корчак произносит короткую речь в память о Чернякове, о том, что он сделал и что пытался сделать для своего народа. После похорон доктор с тяжелым сердцем возвращается в малое гетто. Сегодня у него полно забот, предстоит решить массу проблем. Некоторые сотрудники приюта по-прежнему изо всех сил добиваются его ухода с поста, чтобы снова продолжить воровство провизии с детского стола. Они написали в гестапо донос на Корчака, будто бы он не зарегистрировал случай тифа, а за такое нарушение полагается расстрел.
Он спешит в юденрат, чтобы разобраться. Какими бы хитрыми ни были эти мошенники, он их перехитрит.
Предсмертную записку Чернякова ему не показали.
* * *
Весть о самоубийстве Чернякова повергла всех обитателей гетто в панику. Значит ли это, что они действительно обречены? Но ведь бояться должны только неработающие, бесполезные люди?
Никто не знает, чему верить. Каждый всеми силами пытается получить свидетельство о работе в надежде, что таким образом он и его семья будут спасены. Испуганные, голодные, ничего не понимающие люди носятся по ветреным улицам в поисках справки, часами выстаивают в очередях у фабрик и офисов.
Ни у кого нет времени глубже взглянуть на происходящее, люди не решаются массово саботировать приказы нацистов. Ведь такой шаг означает верную смерть. В оккупированной Европе нигде никогда не оказывали массовое сопротивление нацистской власти.
* * *
Около четырех часов Мишина бригада возвращается в гетто. После работы он спешит к Софии, отнести хлеб, который у них совсем закончился. На улицах стоит непрерывный гул, к Умшлагплац несутся грохочущие грузовики, заполненные людьми. Когда мимо проезжает грузовик и охранник ради забавы, наугад, стреляет в толпу, Миша прижимается к стене, а затем ускоряет шаг. Неужели облава была на улице у Софии?
Когда из Люблина прибыли гестаповские боссы вместе с украинскими и латышскими солдатами, в гетто начался настоящий, невиданный ранее террор. Расстрелы и жестокие избиения стали обычным явлением. Все рассказы об ужасах в Люблине оказались правдой. Теперь это ясно всем. Приехавшие охранники, закаленные опытом уничтожения Люблинского гетто, отличаются неимоверной жестокостью.
В квартире на Огродовой Миша застает девушек и их мать, но они вне себя от волнения.
В доме совсем не осталось еды, и отец вышел, чтобы занять очередь в столовую. Она до сих пор работает в доме неподалеку, еду выдают из окна первого этажа. Но сейчас выйти на улицу – уже риск, никто не знает, какой дом будет окружен еврейской полицией и украинскими охранниками на этот раз.
– Три часа, – говорит София. – Он ушел три часа назад и до сих пор не вернулся. Вдруг была облава… Я должна…
– Нет. Оставайся дома.
Миша снова торопливо спускается по лестнице и бежит по улице. У входа в дом, где работает столовая, стоит еврейский полицейский. Людей нет, двор завален сломанной мебелью, разодранными чемоданами и туфлями без пары, ветер поднимает в воздух пыль и бумагу. Темные пятна на земле, красные полосы на одной из стен. Кровь.
Он подскакивает к еврейскому полицейскому и трясет его, оторопевшего от неожиданности.
– Вы не видели пана Розенталя – невысокий, худенький, темные волосы с проседью? Он стоял в очереди за супом.
Полицейский смотрит на него – хитрая, трусливая марионетка в самодельной форме.
– Из этого дома все отправлены на Умшлагплац. Так что, если он был здесь в очереди за супом… Я не знал, чем нам придется заниматься…
* * *
Тратить время на разговоры больше нельзя. Нужно скорее бежать, может, он успеет спасти мистера Розенталя от посадки в поезд. Отец Софии слишком слаб, ему не выжить в трудовом лагере в России или где там еще. Миша бежит по улицам к Умшлагплац, но у входа в зону отправки перед деревянными воротами с натянутой поверх колючей проволокой стоят немецкие охранники с винтовками. За этими воротами еще одни ворота, а что дальше внутри, Миша не может разглядеть.
