Корчак смотрит вокруг с гордостью. Им не раз приходилось переезжать с места на место, и каждое было хуже предыдущего, но в доме сохранялись те же распорядок и обычаи. И не потому, что он настаивал на этом, а потому, что всякий раз дети приносили их с собой.
Что их ждет?
Шимонек и Менделек несут к столу большие кувшины. Правильно ли он поступает, собрав всех детей вместе? Но разве мог он позволить им уйти к чужим людям, прятаться в темных углах, в страхе и опасности? Он по-прежнему уверен, что его приют не тронут. Слишком много немцев знают и ценят его дом сирот, невозможно представить, чтобы они посягнули на него. И тем не менее на всякий случай он собирается договориться о покупке швейных машинок с бизнесменом по имени Гепнер и зарегистрировать дом как швейную мастерскую. Это станет своего рода гарантией. Стефа много лет занимается шитьем, после ее уроков даже он умеет пришивать пуговицы и штопать носки.
* * *
Кухня коммуны на улице Дзельной в доме 34, где всего несколько недель назад Корчак и Стефа читали лекции об образовании и уходе за детьми для студентов-энтузиастов, переполнена. Сейчас Тося, Ицхак и его темноволосая жена Зивия проводят здесь встречу с лидерами других молодежных групп в гетто.
Выступает Ицхак.
– Ждать, что к нам присоединится Еврейский совет или кто-то еще, бесполезно. Они по-прежнему отказываются от сопротивления, говорят, это только ухудшит положение.
– А еще люди срывают плакаты, которые мы развешиваем на лестничных клетках, – добавляет Зивия. – Они не верят в наши призывы. Кричат на нас, что мы пугаем людей.
– Похоже, рассчитывать нам не на кого, – продолжает Ицхак. – Но что бы ни случилось, мы не позволим им забрать нас. Мы никогда не сядем в те поезда. Если попадете в облаву, сбегайте. Если вас доставят на Умшлагплац, выбирайтесь оттуда. Если вас толкают в поезд, ваш долг – спрыгнуть с него до того, как он прибудет на последнюю остановку. Мы не дадим им забрать нас. Сопротивляйтесь, даже если это означает бой насмерть. Мы будем сражаться.
На кухне стоит тишина, слышен лишь стук холодного дождя за окном.
– Даже если мы умрем, по крайней мере, весь мир увидит, что евреи не пойдут, как овцы, на бойню, – добавляет Тося.
* * *
Ицхак прислал Мише сообщение, в котором объяснил, как они намерены действовать.
Но для Миши это неприемлемо. У молодых участников движения нет ни родителей, ни детей. У Миши семья, дети из приюта, от него зависят жизни слишком многих людей, он не может действовать без оглядки.
Что бы ни случилось, он должен быть с ними, чтобы дети и София пережили эти темные времена и начали новую жизнь после войны.
И кроме того, рассуждения Ицхака кажутся ему слишком пессимистичными.
Глава 36
Варшава, 3 августа 1942 года
София ходит взад-вперед по комнате. Кристина высовывается из окна и смотрит на улицу. Почти все немецкие охранники покинули гетто, на улицах стали появляться люди. Они отчаянно пытаются торговать, чтобы добыть средства на пропитание. Одежда, украшения, обувь продаются по дешевке, спроса нет, и цены падают на глазах. Еда – вот что нужно сейчас всем, и на те немногие продукты, которые еще можно достать, цены заоблачные. Кристина высматривает в толпе маму, она вот-вот должна вернуться домой из мастерских на улице Свентожерской, но ее не видно.
– Может, сегодня ночью всех оставили ночевать на фабрике, – говорит Кристина. – Правда, София? Или поставили работать в ночную смену. Или на улице начались беспорядки и уходить было опасно.
София отвечает тусклой улыбкой. Скоро наступит комендантский час, улица быстро пустеет. Никогда раньше мама не задерживалась так долго.
Лютек уже заходил и ушел в рабочие бараки, где он теперь обязан ночевать. Каждый день ему нужно успеть принести еду для Марьянека и повидаться с ним до наступления комендантского часа.
Утром на улицу никто не выходит. Именно по утрам команда из Люблина приезжает в гетто на дневную Aktion, отборы и облавы – новые слова, которые теперь у всех на устах.
Кристина всхлипывает.
– Где она может быть?
Но разве могут они узнать? Мамы нет, и дом наполнен тревогой. Если бы только Миша был здесь и его теплые руки обнимали бы ее. София знает, что сегодня вечером прямо с работы он отправится в приют. Но как бы ей хотелось увидеть его, убедиться, что с ним все в порядке. Она с трудом удерживается, чтобы не вскочить и не побежать разыскивать его прямо сейчас.
Она стоит в оцепенении у окна рядом с Кристиной, склонив голову ей на плечо.
– Может, она еще придет, – шепчет Кристина.
И хотя они знают, что уже слишком поздно, после комендантского часа прошло много времени и ночь уже опускается на улицы гетто, они все еще ждут, не послышатся ли на лестнице мамины усталые шаги, ее легкий вздох, с которым она садится и стаскивает свои изношенные ботинки.
Где же она?
* * *
Утром Кристина отправляется в кафе Татьяны пораньше, чтобы сообщить обо всем Мише, до того, как он уйдет на работу. Щеточная фабрика находится как раз напротив ворот, из которых он выходит каждое утро.
Он обещает выяснить, что произошло.
Из очереди у ворот гетто проскользнуть к воротам фабрики ему не удается. Он видит разбросанные по улице туфли, мрачную тишину за фабричной стеной. Его сердце сжимается от ужаса.
Охранник подает сигнал, и они выходят из гетто строем, с лопатами за плечами. Наконец-то выходит солнце, неожиданно становится по-июльски знойно, весь день Миша работает на жаре у стены казармы. Его сердце полно страха и дурных предчувствий.
Он слышит медленный стук проезжающих поездов. Прикрыв глаза рукой от ослепительно яркого солнца, он смотрит на них. По этим путям проходят и поезда из гетто.
Возвращаясь в этот вечер с работы, у Красинских ворот Миша видит знакомого со щеточной фабрики и спешит спросить у него, не видел ли он госпожу Розенталь.
– Хелена Розенталь. Разве ты не знаешь? Вчера здесь был отбор. Ее отправили к поездам вместе с остальными. Теперь она уже далеко, если еще жива.
* * *
Дома его ждут встревоженные София и Кристина.
Он еще ничего не сказал, но по его лицу они сразу же догадываются обо всем. Девушки прижимаются друг к другу.
– На фабрике был отбор.
– Что ж, идем на Умшлагплац, – говорит Кристина, отыскивая туфли. – Мы должны сейчас же пойти и вернуть ее.
– Кристина. Это случилось вчера. Пойми. Сейчас она уже далеко. Какое несчастье.
Испуганный Марьянек смотрит, как обе его тети задыхаются от рыданий.
Стук в дверь. Это Лютек. Он берет Марьянека на руки и укачивает его, устроив головку ребенка у себя на плече, пока слушает известия. Затем резко поворачивается к девушкам:
