Мальчики входят, такие же испуганные и растерянные, как в первый день в доме, когда им было по восемь лет.
– Наверху никого?
– Никого.
Они проверяют комнаты в пристройке позади дома. Тот же беспорядок, следы поспешного отъезда, перевернутые мародерами вещи.
Гнетущий дух беды навис над домом, будто оползень, готовый вот-вот обрушиться на мост.
– Они скоро вернутся, чтобы очистить территорию. Нужно уходить, – говорит он мальчикам.
Они отправляются к мосту на Хлодной.
Миша отчаянно хочет увидеть Софию, но и для нее, и для мальчиков слишком опасно появиться там так поздно. До комендантского часа всего несколько минут. Невозможно за это время пробежать милю туда и милю обратно.
Застанет ли он ее дома? Все ли у них в порядке?
Ясно одно. Их надежды на то, что в гетто у кого-то есть будущее, оказались иллюзией. В каком трудовом лагере на востоке, на каких работах могут понадобиться дети? Ицхак был прав. Судьба гетто решена.
Он должен вытащить отсюда Софию, и как можно скорее.
* * *
На следующее утро Миша и мальчики в первую очередь должны, как обычно, явиться к воротам у сада Красинских, чтобы идти на работу. Весь день они слышат, как мимо казарм медленно проезжают поезда.
Вчера по этим самым рельсам, совсем рядом с ними, могли ехать те самые вагоны для скота, в которые посадили детей, Корчака, Стефу и весь персонал. В тот вечер сразу после работы Миша мчится в квартиру Софии на улице Заменгофа.
Что, если он ее не застанет?
Дверь открывает София. Приникнув друг к другу, они молча стоят в коридоре. Сквозь сумерки в глубине комнаты он различает Кристину, которая качает малыша.
– Я видела их. Видела, как они шли, – говорит София. – Прямо под нашим окном. Я не знала, был ли ты среди них.
Подходит Кристина.
– Неужели их и правда увезли?
Миша кивает, его лицо искажается от боли.
– Но зачем? Они же дети.
– Кажется, у них план забрать всех нас. София, Кристина, нам нужно уезжать, – говорит Миша.
София кивает:
– Да, да. Но как? Снаружи гетто так же опасно, как и внутри, если нет больших денег, шантажисты…
– Нужно найти способ. Но ты права, нужны деньги, много денег. И мы должны придумать, как вам выйти из гетто.
– В здании суда работает полицейский, который берет взятки, – говорит Кристина. – Я могу узнать его имя через знакомых Татьяны.
Миша кивает:
– Да, для вас это лучший вариант. Дать взятку побольше и пройти через здание суда, оно стоит на границе, и только там все еще остался выход на ту сторону Варшавы.
София становится прямо перед ним.
– Что значит «лучший вариант для вас»? Разве мы не пойдем вместе?
Миша берет Софию за руку.
– Это слишком рискованно. Вы с Кристиной просто идеальные польские девушки. Посмотри на себя. – Он убирает золотистые волосы с ее лица. – Сразу видно, твой муж был польским офицером. И отдал свою жизнь, сражаясь за родину.
На глаза Софии наворачиваются слезы.
– Нет, Миша.
– Милая, так безопаснее.
Она плачет и мотает головой.
– Чтобы поскорее вывести вас обоих с Марьянеком, отдадим все, что у нас есть. А я, как только накоплю денег на документы, поеду во Львов, будто я рабочий из Белоруссии. Найду там работу, буду тише воды ниже травы. Как станет поспокойнее, сразу же приеду и найду тебя.
– Нет, Миша. Я без тебя не поеду.
– Дорогая, другого пути нет. Ты же знаешь не хуже меня, что, если я пойду с вами, Марьянек будет в опасности. У нас нет выбора.
– Миша прав. К сожалению, по-другому никак, София, – добавляет Кристина.
– Обещаю, я приеду к вам, как только смогу. Но сначала нам понадобятся документы. Достоверные и неопровержимые документы.
– Можно попросить профессора Котарбинского, – предлагает София бесцветным голосом. – Если сможем передать ему сообщение. Он присылает мне книги, чтобы я продолжала учебу и здесь. Думаю, он сможет помочь нам получить польские документы и, возможно, даже где-нибудь остановиться.
* * *
На следующий день по дороге к Софии Миша встречает друга. Тот сообщает ему новость, которая обрушивается на него, как удар молота. Подполье отправило белокурого мальчика по имени Залмен Фридрих, чтобы тот проследовал за поездами до станции Малкиния и узнал, куда они направляются.
Местные жители отвели Залмена к двум мужчинам, которых они прятали, сбежавшим из Треблинки. Накануне, обнаженные, покрытые синяками, они появились на деревенской площади и рассказали об ужасах, творящихся в лагере. Людей с поездов кнутами сгоняют к воротам и приказывают раздеться якобы для принятия душа перед размещением в бараках. Но в душевые блоки вместо воды пускают угарный газ – и люди умирают, умирают медленно, более двадцати минут.
Тела складывают в груды, и они лежат, пока их не закопают в глубоких карьерах. Горы чемоданов и вещей на сортировочной площадке высятся над забором.
– Тех, кто сел в эти поезда, мы больше не увидим, – говорит друг.
Миша идет к дому Софии. Известие давит на него, словно тяжкий груз, от которого подкашиваются ноги. Ему придется принести страшную весть Софии, его губы прошепчут убийственные, испепеляющие душу слова. Слезы застилают ему глаза, он не видит дороги. Теперь он понимает со всей ясностью, что должен вытащить Софию из гетто как можно скорее.
Глава 39
Варшава, август 1942 года
То, что я переживаю сейчас, и в самом деле произошло. Это случилось.
Вы пьяны, и сильно пьяны, господа офицеры, вы наслаждаетесь пролитой вами кровью, как наслаждаются опьянением. Танцуя, вы звените медалями, чтобы скрасить свой позор, который вы или не видите, ибо слишком слепы, или скорее притворяетесь, что не видите.
Януш Корчак
Наконец через подкупленного полицейского приходит ответ от Котарбинского. София открывает письмо. Внутри – детали биографии польки-католички Софьи Домбровой, родившейся в 1920 году. Теперь у них есть имя одной польской женщины нужного возраста. Назвавшись этим именем, София может пойти в церковь и попросить повторно выдать ей арийские документы, сказав, что старые пропали во время бомбежки.
Собрав все свое мужество, София и Кристина приходят в малое гетто к отцу Годлевскому в храм Всех Святых. Со страхом пересекают они безлюдную площадь Гжибовского и входят в мрачную, поврежденную бомбой церковь. Под сводчатыми арками лежат тени. В дальнем конце храма мерцает свеча. Священник в ризнице.
– Мое свидетельство о рождении пропало во время бомбежки, – говорит она отцу Годлевскому. – Если бы вы могли сделать мне дубликат…
