Полгода назад весть о разгроме гетто обрушилась на него, словно физический удар. В ту ночь он упал на кровать, окаменев от горя, испытывая мучительную боль при мысли, что молодые люди из коммуны на Дзельной вряд ли остались живы.
И он невыносимо страдает, не имея вестей о Софии. Вот уже целый год Миша ничего не знает о ней. Онемевшими от холода руками он достает из бумажника ее фотографию. Исхудавшее от голода лицо выглядит хрупким, совсем детским. Но прямой взгляд говорит о мужестве и решимости. Ее глаза светлые, почти прозрачные. Снимок немного засвеченный, бледный и размытый, и кажется, будто лицо девушки растворяется в тумане. Ему так хочется увидеть наяву глаза синего цвета. И ощутить, каково это – держать в объятиях ее хрупкое тело. Он воскрешает в памяти прежние эмоции, когда рядом с ней чувствовал, будто вернулся домой, но нежную гладкость ее кожи ему удается вспомнить уже с трудом. Как одиноко в сером и угрюмом Киеве, холодном городе чужих людей, и все же он верит, что София жива. И, вопреки всему, надеется, что его семья в Пинске выжила в немецкой оккупации. От отца и сестры нет никаких вестей, только страшные слухи о массовых расстрелах в Пинске.
Иногда ему кажется, что он уже не может отличить холод в руках и ногах от холода в сердце. Может, лучше застыть неподвижно, пусть ледяной ветер пронизывает тело насквозь. И стоять так, пока сердце не остановится и не наступит вечный покой.
Нет, он никогда не поддастся отчаянию и депрессии, пока нужен Софии. Нужно верить, что она жива и ждет встречи с ним.
На следующее утро он замешивает бетон, лопатой разравнивает мокрый грунт и со шлепком укладывает смесь. Он смотрит вдаль, на железнодорожные пути, уходящие на запад, туда, где прячется София.
Повсюду ходят одни и те же невнятные слухи. Когда придут Советы, всех украинцев запишут в штрафники и бросят под колеса немецкой армии. Он слышал, что Советы относятся с подозрением и к тем, кто приехал из Польши. Так что, вполне возможно, Мишу арестуют и расстреляют как шпиона, прежде чем он успеет все объяснить.
Да и доживет ли он до этого дня? Говорят, Красная Армия – самая мощная из всех, когда-либо существовавших. Дожидаться, когда она обрушит на Киев град ракет, – значит дожидаться смерти.
Нужно уехать из Киева до прихода Красной Армии.
На следующее утро Миша просыпается и видит на оконном стекле нарисованный морозом букет папоротника, когда он моется, изо рта идет белый пар. Одевшись потеплее, он складывает вещи в рюкзак и отправляется на станцию. На кривом металлическом стержне болтается наполовину вырванный бюст Ленина. Под ним висят написанные от руки черными готическими буквами нацистские плакаты, высмеивающие великого вождя.
Здание вокзала похоже на белый дворец. Миша проходит через залитый светом главный зал, мимо высоких окон в виде арок. Выйдя наружу, он идет к подъездным путям, делает небольшой крюк и прячет свой рюкзак в кустах за складскими навесами.
В одиннадцать у рабочих перекур. Миша идет к складам, достает рюкзак и отправляется в дальний конец одной из платформ. Десять минут двенадцатого сюда прибывает поезд, идущий на запад. Дождавшись, пока он остановится, Миша находит пустой товарный вагон с незапертой дверью. Укрывшись за облаком пара, он незаметно проскальзывает внутрь и садится в углу темного вагона.
* * *
Усталость и вагонная тряска сделали свое дело, должно быть, он проспал довольно долго, положив под голову рюкзак. Когда он просыпается, близится вечер, красный луч заходящего солнца бьет в глаза сквозь щель между досками. Поезд замедляет ход, останавливается. Миша осторожно отодвигает дверь. Сумерки, он вдыхает свежий запах фруктовых садов, над которыми поднимается холодный туман. Они стоят на крошечной станции где-то в глуши, здесь останавливаются, чтобы погрузить продовольствие с ферм. Он вылезает из вагона.
Темнеет, мороз крепчает. Миша бредет по зимним садам. В сумерках шелест невысоких деревьев напоминает шум волн, на ветках кое-где еще висят серые листья. Под ногами хрустит схваченная морозом трава. Наконец Миша находит сарай и проводит в нем ночь. Он просыпается, дрожа от холода, достает из рюкзака хлеб, ест и снова бродит по садам среди голых яблонь по хрустящей замерзшей земле.
На краю одного сада он замечает одноэтажный деревянный дом с черепичной крышей. Вокруг дома ограда из кольев, за ней видны грядки темно-зеленой капусты. Женщина в платке рубит дрова. Он смотрит, как она с трудом поднимает топор, как он падает, как раскалывается дерево. Ее руки слишком тонки для тяжелого топора. Наконец она замечает Мишу, стоящего за забором, прижимает топор к груди и смотрит на него испуганно, но грозно. На вид ей около тридцати.
– Извините за беспокойство. Я не причиню вам вреда. Не могли бы вы продать мне немного еды? Я заплачу, пани, у меня есть немного денег.
Она все еще прижимает топор к груди. Долго смотрит на Мишу, кладет топор на колоду и заходит в дом. Выносит ему суп и хлеб и продает задорого. Во двор не пускает, заставляя оставаться по ту сторону забора, опасливо задает вопросы, разглядывая его узкими глазами на бледно-желтом лице.
Рядом с собой она держит собаку, которая больше похожа на волка. После расспросов женщина смягчается и держится уже по-другому. Она решила, что ему можно доверять.
– Прости за грубость, – говорит она по-украински бесцветно и устало. – У нас сейчас редко встретишь мужчину. Моего мужа застрелили немцы. Если хочешь работать у меня на ферме, платить не смогу, но буду кормить. Спать можешь в пристройке.
Войдя в дом, она снимает платок. У нее очень светлые волосы, как солнце на воде, заплетенные в детские косички, она одета в бесформенную юбку, пиджак и шерстяной свитер, похожий на мужской.
Красивое когда-то лицо, теперь бесконечно печальное.
Он рассказывает ей о Софии. Она разглядывает фотографию.
– Так ты знаешь, как она сейчас?
– У меня давно нет никаких известий, но она у хороших людей.
Женщина кривит лицо и отворачивается. Ее это не слишком интересует. У нее свои заботы.
* * *
Приходит настоящая зима, у стен дома наметает сугробы. Один за другим сменяются месяцы, и вот уже промозглый и сырой март превращает землю в грязь. Иногда женщина стоит перед огнем в белой ночной рубашке, с шалью на плечах, сквозь ткань просвечивают очертания ног. Она долго расчесывает светлые волосы, глядя на угли. Хозяйка знает, что у Миши есть жена, но это не помешало ей влюбиться в него.
От Софии никаких новостей. Почти полтора года. Миша покидает тепло крошечной комнаты, выходит под неприветливое мартовское небо и повторяет имя Софии.
Дома постреливают в печи влажные дрова. Хозяйка все еще там, заплетает длинную серебристую косу, перекинув ее на грудь.
– Останься со мной, Миша. Не думай о ней больше. Я буду заботиться о тебе. А когда поспеют яблоки, здесь, в Антоновке, наступит самая прекрасная пора. Вот увидишь.
Она подходит и прижимается к нему, кладет голову ему на плечо.
